Третьи не ведали опасности, закрывшись в подвалах и пересчитывая украденные деньги, обуянные скупостью и златолюбием… Их же дети бродили рядом худосочные и просили есть, жены и матери остывали, умершие от голода, а они все продолжали алчно считать барыши, пуская деньги в ростовщические долги, загребали злато и серебро лопатами и набивали требуху огромных сейфов, боясь, что кто-либо попросит на хлеб…
Иные же видели грязевую волну и могли спастись и спасти других, но снедаемые лютой завистью, вдруг ближний спасется, отворачивали головы от беды и молчали, а когда волна нахлынула, хватали за ноги тонущих и клекотно хохоча тащили на дно других ослепленных людей, кои в надменности своей не замечали никого и никогда не оказывали милосердия, любя только себя…
Иные в такой похоти и блуде пребывали, что до погибели им не было дела и ничего не внимали их масляные взоры, видя только заморских чародеев и слушая мерзких колдунов в плотском вожделении и страстях изощренных, и блудники жадно предавались звериному извращению, сплетались в содомских грехах, истязая себя и ближнего, совокупляясь с рыкающими козлами-бесами, со своими детьми в грехе кровосмешения, не ведая ни стыда, ни смертного греха, и удар грязевой волны — смёл блуд и потопил в геенне клокочущей…
Егор остолбенел в воспоминаниях виденного ужаса, крестился и читал в голос обережную молитву от соблазни подобной жизни, что открылась ему за миг до погибели своей… А вокруг плавали растлители, скупцы-сребролюбы, завистники, себялюбцы, прелюбодеи, убийцы… мертвые вожди-горлопаны с флагами в мертвых руках, еще призывающие и ведущие все это жуткое войско на приступ твердынь — гор спасительных над царствием зла, с горящими на вершинах словами — Русь Святая…
И Егор видел с самой высокой вершины много таких гор по Руси и, словно воздетая туда прозрением, на каждой из них угадывал своих учеников-бельцов и тысячи людей добрых и верующих, спасенных ими… Воистину: спасешься сам — вокруг тебя спасутся многие; спасутся сотни — спасутся тысячи, спасутся тысячи — спасутся миллионы…
Волны угнали грязь опять на запад, океан просветлел и опал, обнажая земли родные. С вершин поднебесных сходили люди на христианский труд: строить дома и храмы, пахать землю, растить в ласке и добротолюбии деток своих, чтить родные могилы — жить праведно, избавляя душу свою от греха…
Егор испуганно проснулся во тьме и поначалу не мог осознать, где находится. Сердце учащенно колотилось. Его окружала кромешная тьма, и только чиркнув спичкой, он окончательно пробудился и зажег свечу. Рядом с ним на нарах спал Солнышкин, и Егор осторожно разбудил его. Тихо спросил:
- Скажи, а где чудотворная икона Черниговской Богоматери, она осталась в монастыре?
- Что ты! Ведь Берия на допросе проболтался Лебедеву, что ее ищут, вот мы ее и отправили в надежное место. Вон же она в углу висит, закрытая холстом.
- Слава Богу! — облегченно вздохнул Егор, — такой сон приснился, всемирный потоп грязи… — Он хлынул на Россию…
- Спи, спи, — проворчал Солнышкин и опять мирно засопел.
Егор же осторожно встал, его неумолимо потянуло взглянуть на белый свет, жив ли он еще или над их головами бушует грязь. Он приотворил тяжелый люк схорона и вдохнул свежий воздух. Дотлевала вечерняя заря, свиристели птицы, шумели кроны сосен, обдавая смоляным духом своим. И Егор почуял на щеках слезы, так мил ему был живой мир, родная засыпающая природа, ясные звезды в фиолетовом небе меж темных крон и стрекот кузнечиков, и звоны перепелов на лугах, и голоса коростелей. Хотелось жить, дышать полной грудью, радоваться и любить. В нем взыграла ликующая энергия, благодарность Богу, что дал ему эту радость — русский мир. Не хотелось спускаться в подземелье, прятаться, бояться, хотелось жить полнокровно и ликовать… И он замер в напряжении, увидев темный силуэт человека, идущего прямо к нему, прикрыл люк и тут же почуял рывок сверху, откидывающий Крышку. Егор скрутил спускающегося по лестнице и крикнул, чтобы зажгли свет.
- Михеич, да свой я, — проговорил знакомый голос его ученика: из первого выпуска разведшколы, который был в охране Лебедева.
— Ты, что ли, Володя? Откуда?
- Ну я, отпусти, хребтину сломаешь. Я по рукам тебя угадал, как клещи кузнечные. Помню по тренировкам.
Всполошившиеся затворники уже сидели у стола, зажигая свечи. Гость устало присел на лавку, снял поношенную кепку. Он был в ветхой гражданской одежде со щетиной на скулах.