197 
— Боже мой… как стадо послушных баранов, — простонал Окаемов, окончив молитву, — все, теперь уходим… иначе они начнут гибнуть сотнями, а это русские… — он повернулся к полку и приказал: «Отомкнуть штыки! В колонну по два бегом в подвал!»
Егор спустился первым и зажег фонарик, подвесив его на пуговицу кителя. Просунул руку в заветную памятную нишу, с замиранием сердца боясь не найти желанную цепь, и с радостью нащупал холодное кольцо. Дернул его!
Глухая каменная стена бесшумно расступилась, и колонна бельцов потекла, как река, в потаенные недра мимо него. Когда в свете фонаря промелькнули последние, Егор повернул рычаг, и стена мягко сомкнулась. Полк уже стоял в две шеренги по одну сторону сухого туннеля, фонарь Егора выхватывал из темноты родные лица учеников, отвилки и кельи по свободной стене, и когда он достиг начала строя, фонарь вдруг осветил фигуру Арины со вскинутыми руками, благословляющей их явление.
Егор шел к ней, даже не шел, а летел, неимоверная жажда пекла его душу, хотелось припасть к ее образу, как к святому ключу, увериться, что это не сон, и он опять встретил через столько военных лет свою спасительницу… И услышал голос ее — чистый, благостный, напевный: — Вои мои белые, как я вас ждала, как печалилась о вас… Вот здесь большая зала, сложите оружие… я вам припасла иное… Возьмете его каждый перед началом Пути… Идемте в трапезную отобедать, и поговорить время пришло…
Егор впереди полка вошел в указанный отвилок, прислонил к стене оружие. Бельцы влились следом, груда оружия росла…
Арина ждала их у чеканных медных врат и ввела в сияющий свечами храм Спаса…
Бельцы, впервые попавшие сюда, замерли в восторге, вознося взоры к Лику Спасителя, к множеству ликов святых по стенам огромного и величественного собора, лепо украшенного. Осиянная лучами, Арина стояла у алтаря, в запретном месте для обычной женщины, улыбалась радостно и приветливо, с любовью к каждому белому воину.
Белый полк стройно пел: «Отче наш, иже еси на небесех!» Сияли серебром на новеньких погонах восьмиконечные русские звезды, всхрустывали портупеи, огнем светлой памяти жгли сердца выкованные из моленного железа и освященные Илием кресты на груди каждого… «Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…» Семьсот семьдесят семь душ слились в единый победный молебный глас в милостивом прошении — «Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго».
После молитвы Арина повела в трапезную, и всем хватило места за длинными столами, наполненными яствами и уставленными древними кубками с медами целительными. Свободных мест осталось еще столько же, и Арина, приглашая отведать угощения, сказала, что после вечерни будет много дивных гостей, и они все вместе порадуются победе России и помянут павших в минувшей лютой войне… Когда закончился простой и сытный обед, бельцам предложили отдохнуть после дороги, и каждого определили в отдельную келью. В них горели лампады под иконами Спаса и три свечи на столе в необычных подсвечниках в форме падающего в атаке сокола… Горящие свечи создавали образ пламенного трезубца, былого ратного символа Руси…
В миг, когда покой и мир воцарились в каждой душе, качнулась земля и доплыл неведомо как с поверхности жуткий вой и грохот, от дьявольского смерча земля сотрясалась…
Егор явственно слышал бомбежку монастыря над головой, с содроганием, словно видел падающие в пике краснозвездные самолеты и летящие от них сотни бомб; били по развалинам «катюши» и тяжелые орудия… и русская сталь кромсала русский колокол на чудом стоящей колокольне… он гудел, призывая образумиться, остановиться, пока не поздно… опомниться. Но огненный смерч бушевал еще пуще… У дороги возле черных легковых машин стояли какие-то военные в кожаных плащах, жадно смотрели в бинокли на разрушение монастыря, радостно вскрикивая и пьяно лобзаясь…
Высоко в зените трепетал крыльями одинокий Белый Голубь и зрел оттуда на нашествие Тьмы… Веселые командиры в черных регланах ему разительно напоминали самодовольных немецких офицеров в монастырском саду, они были в тех же плащах, с такими же черными сердцами, они так же бесновались и радовались победе своей, пока русские штыки не вспороли их плоть и не выпустили зловонный дух… Белый Голубь парил выше самолетов, выше тьмы и знал: как бы она ни тешилась разрушением и ни упивалась властью демоническою своею — рассвет грядет и яростное солнце очистит от нее Землю Русскую…
197 
