Особенно,... 
74 
– Это серьезное упущение, когда пускаешься в подобную авантюру. Очень возможно, что в один прекрасный день оно вам понадобится.
– Там будет видно! Но теперь, когда вы знаете все обо мне, расскажите мне вашу правду. Что вы в действительности делали на балконе в доме...
– ...известного торгаша, нажившегося на оружии? Я пытался отыскать кое-какие сведения о серийном производстве нового типа гранат и счел концерт самым подходящим моментом для успешной разведки. Мне помешали. Я спешно ретировался; единственный выход был через балконы, и, перебираясь с одного на другой, я оступился. Ноги у меня, как видите, длинные и, признаться, ужасно неуклюжие, – вздохнул Видаль-Пеликорн – лицо его в эту минуту выражало поистине ангельскую отрешенность.
Альдо саркастически поднял бровь.
– Странное у вас представление об археологии. Не кажется ли вам, что подобные действия больше подходят тайному агенту или даже... вору?
– Почему бы нет? Я – и то, и другое, и третье, – добродушно отозвался Адальбер. – Настоящий археолог, знаете ли, может стать кем угодно... Даже вором, и притом первоклассным! Лично я считаю, что тот, кто старается обеспечить своей стране новейшее оружие, достоин порицания не больше, чем лорд Элджин, похитивший фризы Парфенона, чтобы украсить ими Британский музей. О! Вот и моя одежда!
Вошел Сиприен с вычищенным и выглаженным фраком. Видаль-Пеликорн снова скрылся среди зелени, оставив хозяина размышлять над его последним софизмом... в котором, возможно, и было рациональное зерно. Через пару минут, снова одетый с иголочки и даже более-менее причесанный, странный человек тепло пожимал руку Морозини.
– Спасибо, князь, от всего сердца спасибо! Вы помогли мне выйти из пренеприятнейшего положения, и я надеюсь, что в будущем мы с вами хорошо поработаем вместе. Хотите позавтракать у меня завтра – мы сможем спокойно обо всем поговорить? Мой камердинер еще и отличный повар, и в погребце у меня тоже кое-что найдется...
– С удовольствием... Но боюсь, вы снова промокнете, если пойдете через кусты.
– Войду через главную дверь. Концерт еще не кончился, если слух меня не обманывает. Так я вас жду в половине первого?
– Договорились. Я провожу вас...
На пороге особняка г-жи де Соммьер Видаль-Пеликорн в последний раз пожал руку своему новому союзнику.
– Еще одно слово! Вы, вероятно, уже заметили, что у меня неудобопроизносимое имя. Для друзей я Адаль.
– А я для друзей – Альдо. Забавно, правда?
Археолог рассмеялся, досадливо отбрасывая назад то и дело лезшую в глаз светлую прядь, придававшую ему по-детски простодушный вид.
– Великолепная афиша для дуэта акробатов! Мы были созданы, чтобы встретиться!
Он удалился, засунув руки в карманы, в белом свете фонаря. Морозини смотрел ему вслед, пока он не подошел к парадному входу величественного особняка, который охраняли двое полицейских – живое доказательство того, с каким уважением Французская Республика относилась к торговцу оружием...
Вернувшись в холл, Альдо встретил вопросительный взгляд Сиприена, убиравшего бокалы. Он улыбнулся дворецкому:
– Можете быть спокойны. На сегодня все. Я иду спать, и вы тоже ложитесь, вы это заслужили! Доброй ночи, Сиприен.
– Желаю господину князю приятных снов.
Приятных снов? Альдо был бы им рад, но сна у него не было ни в одном глазу. Погасив свет в своей комнате, он закурил сигарету и вышел на балкон. Звуки, доносившиеся из соседнего дома, неодолимо влекли его. Концерт, должно быть, уже кончился. Альдо слышал только гул голосов, смех и мучительно завидовал своему новому другу, который мог видеть Анельку, говорить с Анелькой, которому предстояло ужинать за одним столом с Анелькой... Теперь он злился на себя за то, что ничего не спросил о невесте. Он успел узнать о ней только две вещи: что она восхитительна – для него это отнюдь не было новостью! – и что на ней вестготский сапфир. Но Альдо понятия не имел – а ему так важно было это знать! – в каком она платье, какая у нее прическа и главное – улыбается ли она человеку, за которого ее вынуждали выйти замуж?
Внизу простирался окутанный сумраком парк. Теперь, когда на аллеях не играли дети, он обрел свои первозданные чары, вновь став произведением искусства. Наполовину скрытая облаком луна бросала бледные отсветы на траву, на купы деревьев, на статуи музыкантов и поэтов, напоминавшие сейчас надгробья. Круглые фонари над великолепными черными с золотом решетками работы Габриеля Давиу, которые запирали лишь поздно вечером, проливали теперь свой смутный свет на таинственный бал теней. В кружение этого бала одинокому мечтателю-полуночнику хотелось увлечь белокурую фею, обвив рукой ее гибкий стан, унестись под звуки медленного вальса...
74 
