В день, когда статья появилась в газете, Элизабет с гордостью несколько раз перечитала ее. Ей очень пришлось по вкусу кислое выражение на лицах некоторых членов клуба. Только, к сожалению, Робин Уилсон не могла ее прочесть. Никто не разговаривал и даже не видел Робин с того момента, как ее забаллотировали в клубе. Напрасно Элизабет пыталась дозвониться до нее. Мама Робин, снимая трубку, постоянно говорила, что Робин нет дома и по возвращении, .возможно, она сама перезвонит. Но как это было сказано, очень не понравилось Элизабет. Ей также не хотелось обсуждать ужасное происшествие с Джессикой. Она знала, что любое обсуждение только заведет в тупик, но ее статья ускорила события В день выхода статьи, Джессика ворвалась в комнату Элизабет с пылающим взором, потрясая газетой.
— Как ты могла? — возмущалась она — Теперь во всей Калифорнии всем ясно, что ты имела в виду меня.
— Хорошо, что хоть это мне удалось, — Элизабет сопроводила свои слова улыбкой, способной окончательно разъярить сестру. — Но мы не снобы! — кричала Джессика. — Это не наша вина, что всякие там набиваются к нам. Мы не можем принимать всех — мы не хотим принимать неподходящих нам людей.
— Тогда, пожалуйста, объясни мне, Джессика, зачем ты обнадеживала Робин, пряча нож за спиной?
— Я ее обнадеживала? Я сказала ей, я говорила ей тысячу раз, что бурдюков не уважают.
— Да, ты на каждом шагу унижала ее, но всегда заставляла верить, что рано или поздно вы ее примета — А вот это нечестно, Элизабет Уэйкфилд! Кто опекал эту толстуху, кто выставил ее кандидатуру?
Элизабет чувствовала, что краснеет ее лицо и шатаются ее аргументы. Как всегда, Джессика знала, что сказать, когда ее заставляли защищаться. Она ловко перешла в контратаку.
— Это ты подстрекала ее! Ты, мисс Добрая душа!
— Но ты позволила ей считать себя лучшей подругой, — сопротивлялась Элизабет.
— То, что я позволяла ей забирать белье из стирки, едва ли могло ее обнадежить.
— Извини, Джессика, но это было ужасно с твоей стороны, заставить ее назначить свидание с Брюсом Пэтменом.
— Да ну? — Джессика загоняла сестру, как лев, наступающий на свою добычу. — Так ли это? А вот что подстегнуло ее надежду, так это то, что Брюс пригласил ее на танцы.
— Да, мне тоже так кажется.
— Тебе так кажется? А кто устроил это свидание с Брюсом Пэтменом? Отвечай, двурушница.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что я хочу сказать? — Поток едкого сарказма так и лился с языка Джессики. — Элизабет Уэйкфилд, не пудри мне мозги. Мне известно, что твоя рука направила Брюса Пэтмена вести Робин на танцы. Ты, а не мы в ответе за все!
— Кто тебе это сказал? — еле слышно прошептала Элизабет.
— Сорока на хвосте принесла. Племенной жеребец по кличке Брюс Пэтмен признался Каре.
«Какая же я дура, что поверила такой крысе, как Брюс», — подумала Элизабет. Но ее утешала мысль, что ласкающая самолюбие Пэтмена статья не будет напечатана. Лиз разодрала ее в клочки, чтобы она никогда не увидела свет.
— Брюс не мог позволить, чтобы на него смотрели как на полного идиота, хотя мы с тобой знаем, что именно им он и является Теперь уже всем известно, что он пригласил Робин на танцы потому, что это ты втравила его в это дело. Ты, моя сестра.
— Слушай, Джессика, может быть, действительно, не стоило за это браться. Но я очень беспокоюсь о Робин, Уже несколько дней, как ее никто не видел. Что могло с ней случиться?
— Не знаю и знать не хочу. Нас это больше не касается Мы же все снобы, Ты что, забыла? И если эта бочка сала хочет еще мне навредить, то я больше слышать о ней не хочу. Никогда! — И Джессика пулей вылетела из комнаты.
Наконец на следующий день Элизабет дождалась телефонного звонка от миссис Уилсон. Робин уезжала в Лос-Анджелес к тете, но уже вернулась.
— Скажите, миссис Уилсон, как она?
— Не могу сказать ничего определенного, Элизабет. Я звоню только потому, что знаю, как ты беспокоишься Но, кажется, моя дочь ни с кем не хочет разговаривать.
— Могу ли я хоть попробовать поговорить с ней?
— Я не думаю, что она захочет разговаривать с тобой или с кем-либо из вашего клуба. Я не хочу тебя обидеть, дорогая, но должна щадить чувства моей дочери. — И она повесила трубку.
Элизабет увидела Робин после школы на следующий день и сразу же заметила перемену. Исчез открытый, дружелюбный взгляд и твердая стремительная походка. Робин не употребляла косметику и была одета в монотонное голубое платье из плащевки, которое, казалось, было ей слишком свободно. Она смотрела только прямо вперед, как будто весь остальной мир для нее не существовал. Прежняя Робин Уилсон словно исчезла.