61 
Что я имею на руках? Труп хозяина, полутруп наследника, уверенного в непобедимости принца и обморочную служанку, которая...
С неё и стоит начать, иначе вся деревня узнает о произошедшем превращении, возьмётся за колья, запалит факелы, нагрянет в усадьбу и примется изничтожать отравленное злыми чарами гнездо чудовищ. Положим, его высочество и свиту можно вытурить вон: в лесу пережидать беснование народного ополчения. Туда же можно отправить моих подопечных. А я? Что скажу «милорду Ректору», когда тот прибудет на пепелище? Извини, не доглядел? За такой ответ не похвалят. Достаточно ли хорошо у меня подвешен язык, чтобы усмирить толпу? Вряд ли. Зато с избытком хватит другого моего качества... Нет. Не хочу. Попробую выиграть хоть немного времени.
Стену у двери в мою комнату подпирал Мэтт, прижимающий к правой щеке влажную тряпицу.
— Играешь в почётный караул?
Знаю за собой дурацкое свойство отпускать направо и налево шутки, кажущиеся смешными лишь мне одному, когда злюсь из-за собственной беспомощности или чужой глупости, но ничего не могу поделать, хотя и сотни раз убеждался: неуместное веселье только вредит развитию событий. Вот и маг в ответ недовольно скривился:
— Жду тебя.
— Не самое удобное место для ожидания.
— Зато безопаснее, чем внутри. — Он хмыкнул и, убрав руку от лица, показал мне разодранную щеку.
Судя по длине кровоточащих царапин и расстоянию между ними, над молодым человеком успешно поработали женские ногти. Напрашивалось единственно возможное объяснение:
— Лита пришла в себя?
— Это как посмотреть, — задумчиво протянул Мэтт. — Глаза у девицы открылись, да только слишком широко — того и гляди, помчится домой.
— Окно кто-нибудь стережёт?
— А зачем? Пока она боится даже из комнаты выйти, не то что отправиться в лес. Но на всякий случай Хок прогуливается по двору, — добавил маг, чувствуя мою тревогу.
— Хорошо. Я сейчас с ней поговорю и...
— Не сейчас.
Обдумываю услышанное и удивлённо признаю:
— Прости, не понимаю.
Мэтт скрещивает руки на груди и мрачно поясняет:
— Сначала ответь на один вопрос.
Начинаем копаться в мотивах и следствиях? Немного не ко времени, но пожертвую горсточку минут на благое дело.
— Спрашивай.
Тёмные глаза немигающе уставились на меня, наверное, чтобы придать разговору побольше значительности, хотя, по моим ощущениям, её и так было предостаточно.
— Почему ты ничего не сделал?
Я поднял брови. Опустил. Сдвинул. Растерянно хлопнул ресницами.
— Мне нужно было что-то сделать?
Маг, живо напомнив своим тоном Мантию, когда та принимается за выговоры, укоризненно заключил:
— Ты стоял и смотрел. Просто смотрел.
— Требовалось плакать? Смеяться? Улюлюкать? Выражать восторг или негодование?
— Ты мог остановить ЭТО. Знаю, что мог, я всё видел тогда на мосту.
В голосе Мэтта гулко прозвенело непонимание. Причём непонимание, которым чаще всего страдают дети: если дядя такой сильный и умелый, то почему он вчера ринулся в бой, а сегодня остался в стороне? И невдомёк малышу, что «дядя» влезает в неприятности, лишь когда одуреет настолько, что забывает очень простую истину: из любого лабиринта есть по меньшей мере два выхода. Но каждый из них, в силу стервозности богини, держащей в тонких пальчиках нити судеб, окажется входом неизвестно куда.
Объяснить? А как? Сказать, что не имел права вмешиваться, потому что не получил просьбы о помощи? Боюсь, магу будет трудно понять все странности моего отношения с оборотнями, равно «дикими» и входящими в Круг Стражи. Я живу по правилу: не трогаю других — не трогают меня, и в случае с метаморфами сие правило исполняется с удвоенной силой.
Моя принадлежность к Дому Дремлющих подтверждена только словами: увы, но сам виноват. Сбежал из родных стен до срока ритуального признания прав и обязанностей, а когда вернулся, и сам не вспомнил сразу о старинных традициях, и все вокруг сделали вид, что забыли. Впрочем, так лучше: груз ответственности поменьше. К тому же я лишь третий в списке наследников и до места главы Дома не буду допущен никогда. Клятву на верность семье Магрит не станет с меня требовать: если до сих пор молчала, промолчит ещё сотню-другую лет. Кстати, подобное попустительство с её стороны видится мне ненавязчивой попыткой заставить нерадивого ученика самостоятельно устраивать и сдавать экзамены. Могу делать всё, что душе угодно, но в то же время вынужден сомневаться на каждом шагу. Потому что, не зная точных границ и законов предписанного мне поведения, отчаянно желаю их соблюдать. Чтобы надеяться на похвалу, разумеется. «Ну похвалите же меня! Оцените мои старания...» И чем я, в сущности, отличаюсь от Рикаарда? Да ничем. Количеством набитых шишек, разве что. Возможно, сие обстоятельство имеет решающее значение. Для чего? Пока не могу понять, но кокон мысли уже сплёлся в сознании и непременно обернётся мотыльком, когда настанет срок. А до того дня буду довольствоваться её более взрослыми сестричками и прочими родственницами. В частности, теми, что гнездятся в светловолосой голове моего собеседника.
61 
