Почему бы и нет? Только надо кое-что уточнить.
— Вы живете в Ройменбурге?
— Нет, родители собирались к морю, но когда мы уже были в дороге, позвонили из фирмы и сказали, что с заказом номеров произошла какая-то ошибка… Возвращаться домой сразу мама не захотела, и мы заехали в этот город.
— И сколько дней вы здесь находитесь?
— Уже почти неделю.
Все понятно. Мальчику на глаза попались как раз те самые газеты, мусолящие таинственную деятельность салона «Свидание». Но если Томас решился обратиться за помощью к настолько подозрительным личностям, как мы, ребенок, и правда, в отчаянии.
— Родители ссорились?
Он кивнул:
— Каждый день. Но не на людях, а в гостинице. В номере.
Значит, сор из дома выносить все же не хотели. Интересно, это врожденная вежливость, отчетливо проявляющаяся и в младшем отпрыске семейства Тильманн, или что-то другое? Может быть, надежда сохранить отношения?
А впрочем, зачем гадать? Лучше узнать наверняка.
— Сейчас они в гостинице?
— Наверное. Вроде никуда не собирались идти с утра.
— Как думаешь, они заметили твое отсутствие?
Мальчик шмыгнул носом:
— Искать не бросятся. Сначала наругаются вдоволь.
Ох, как же мне тебя жалко, приятель… И как хочется помочь. Но обещать исправить все и одним махом не могу.
— Позволишь посмотреть на твоих родителей? И поговорить, если они согласятся?
— Конечно, смотрите! А вы… — Тут он запнулся, нервно сглатывая. — Вы что-то сможете сделать?
— Пока не попробуем, не узнаем. Так что, веди!
Гостиница, которую выбрали для своей остановки супруги Тильманн, была не шикарной, а так называемого, среднего класса. Со всеми удобствами, разумеется, но расположенная не в тихом месте, а выходящая фасадом на Унтерхюгельштрассе, по которой утром и вечером шел плотный поток грузовых машин, доставляющих товары в центральные магазины города. Интересно, родители Томаса нарочно здесь устроились или случайно? Если они ругаются по утрам и вечерам, нет ничего удобнее оживленной трассы под окнами.
Портье проводил нас не слишком заинтересованным, но все же внимательным взглядом, видимо, поставив себе на заметку проверить после нашего ухода состояние номера и постояльцев. Второй этаж, апартаменты в конце коридора. Из-за двери доносятся довольно хорошо различимые голоса, мужской и женский. Разговор идет на повышенных тонах.
— Истеричка несчастная! Оставь в покое телефон!
— Ребенок куда-то ушел, а ты и не заметил! Вдруг с ним что-нибудь случится в этом ужасном городе?
— Да он просто не хотел слушать твои причитания.
— Или смотреть на твою вечно недовольную рожу!
— А ты себя в зеркале видела? Страшная, как моя жизнь!
— А кто эту жизнь страшной сделал? Ты сам, только ты!
— Да, когда женился на тебе!
— Я тебя не заставляла!
— Да если бы ты только попробовала заставить…
Так, о ребенке благополучно забыли до нового витка обвинений. Сейчас они вдоволь накричатся, вспомнят все грехи и грешки, слегка успокоятся, снова заметят, что мальчика нет в номере, и все начнется сначала. Постоять послушать, чтобы убедиться в справедливости собственных предположений? Нет уж. Сознание Томаса растерянно сжимается в комок, с каждым словом родителей болезненно вздрагивая, а это мне совсем не нравится.
«Есть план действий?…»
Сначала войдем внутрь.
Я костяшками пальцев выбил по фанерному щиту звонкую дробь, и разговор в номере оборвался на полуслове, потом мужчина прошипел что-то вроде «иди, открой», а женщина не менее язвительно ответила в духе «ну вот, это, конечно же, полиция», но дверь распахнулась без лишнего промедления.
Хильда Тильманн, так вот как вы выглядите! Ну что ж, имею честь заявить следующее: обвинение в некрасивости можно полностью списать на злой умысел вашего оппонента. Конечно, передо мной стояла не звезда экрана при полном параде, но очень и очень милая женщина лет сорока, с немного растрепанными каштановыми волосами и красноватыми пятнами на лице, а трикотажное платье облегало вполне аппетитную фигуру.
— Что вам… — В поле зрения матери попал сын, и разумеется, все внимание было тотчас же перенесено на него. — Томас! Где ты был?
— Вот он и вернулся. А ты истери… Нервничала. — Поправился, заметив незнакомых людей, Гюнтер Тильманн, мужчина сорока пяти лет, с намечающимся брюшком, но молодцеватый. — Мальчик просто ходил немного прогуляться.