50 
Но было поздно: мальчик уже открыл рот, чтобы произнести последнее слово.
И произнес его.
— ДЕУС…
23
24
Пусть и боязливо, но Слово наконец-то было произнесено.
25
Хотя мальчишка числился еще в юных пионерах и в Бога не верил, но уравнения, стертые мокрой тряпкой, уже не вызывали никаких сомнений. Уравнения объясняли природу Неприкаянной Идеи в тринадцатимерном омуте, а уравнениям он верил больше, чем себе, и так как относился к породе тех плохо воспитанных мальчиков, которые говорят то, что думают, то взял да и ляпнул, пусть и боязливо, одно из имен Божьих всуе.
В задачке спрашиваемся: почему боязливо? Почему бы, спрашивается, если уверен в своих уравнениях, не взойти смело на трибуну, не развесить графики и громко, ясно и коротко не сообщить о результатах своего открытия — мол, так и так, ухватил самого Бога за бороду, — а не тянуть всю ночь кота за хвост?
Да потому, наверное, и струхнул мальчишка, что свое открытие он сделал без всякой практической нужды уже давно — еще до того, как Бел Амор угодил в омут, а уравнения отослал в «Нейчур» еще в прошлом году, но там никто не удосужился проверить то, до чего не было никому никакой нужды…
(В самом деле, какая практическая нужда в этом «Д» и кому какое до него дело?..) И поначалу уверенности в этом мальчике было хоть отбавляй именно потому, что, малюя перед правительственной комиссией белых гусей-лебедей на черном ящике, он уже не совершал открытия, не искал решения, а играл, демонстрировал, «продавал» то, что давно открыл, но во что сам не верил…
Потому что в настоящем, подлинном богоискательстве что самое главное?
Найти и сидеть тихо, а не тащить своего Бога на улицу, раздевать его там и комментировать — ведь фундаментальные открытия смело делаются лишь без дела, на досуге, под яблоней, одной левой, на кончике пера, но когда доходит до дела, неглупый человек все-таки струхнет и протрубит отбой, как в свое время Галилей: «А вдруг все-таки она вертится?» Или Эйнштейн: «А вдруг все-таки она взорвется?» Вот почему струхнул мальчишка в последний момент: а вдруг уравнения верны не только по науке? А вдруг за этой Неприкаянной Идеей, Которая Носится В Фокусе, в самом деле кроется этакий библейский Демиург — хитрый, коварный, вспыльчивый, противоречивый и во-от с таким кривым радикалом, похожим на молнию?
26
Вот почему струхнул мальчишка в последний момент, а что же тогда говорить о старых и умудренных опытом? Правильно говорят: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Да, все они насмерть перепугались. (А ВРИО коменданта, например, патрули СОС нашли только на восьмой день в глубоком тылу в пятимерной проруби, куда он с трудом протиснулся, прижимая к себе бутылку Кахетинского из «Арагви» и обалдевшую от счастья зеленую выдру с дамским бюстом и рыбьим хвостом; которая постоянно проживала там.
«Пошла за хлебом, вернулась, а тут мужчина! Пришлось бежать за бутылкой!» — объясняла она патрулю СОС.) Но главное слово было произнесено, и сейчас что-то должно было произойти, потому что одно из имен Божьих было помянуто в такой ситуации, когда, никакая альтернатива невозможна: Бог был вычислен на глазах у всех, и получилось одно из четырех:
1. Или уравнения ПРАВИЛЬНЫ, и ОН ЕСТЬ.
2. Или уравнения НЕПРАВИЛЬНЫ, и ЕГО НЕТ.
3. Или уравнения ПРАВИЛЬНЫ, но ЕГО НЕТ.
4. Или пусть, наконец, уравнения НЕПРАВИЛЬНЫ, но ОН все равно ЕСТЬ.
Получилось, что при любом раскладе в этой ситуации Неприкаянная Идея должна была или проявить, или не проявить себя и дать таким образом окончательный ответ на вечный вопрос: есть она, черт побери, или ее нет, и положить конец этому богоискательству, переходящему в богохульство!
— Буква «Д» означает «ДЕУС», — боязливо и шепотом повторил мальчишка.
В этот момент во всей Вселенной наступила гробовая тишина, и все, что происходило потом, довольно точно описано в газетных репортажах и журнальных статьях, транслировалось по телевидению, подвергалось комментариям и бродяг, и философов, и бродячих философов, и богословов, и славобогов, и словоблудов, и фундаменталистов-теоретиков, и дилетантов во всех отраслях знаний. Все, что произошло дальше, обсуждалось во всех производственных коллективах и воинских частях, в очередях за водкой и в вытрезвителях, в каждой семье, на любой кухне, во всем содружестве разномерных пространств все как-то сразу сблизились перед лицом нависшей Неприкаянной Идеи — как же иначе, если в омуте вдруг щелкнул портсигар, опять раздался звон на мотив мелодии Созвездия Козинец, а в наступившей гробовой тишине голосом Бел Амора заговорил Тот, Кто Сидел В Омуте.
50 
