— Достаточно для глубокого изучения.
Слово «глубокого», произнесенное Тилирит с плохо скрываемым отвращением, заставило меня содрогнуться.
— И… как это происходило?
— Лишний вопрос.
— Они… они ведь должны были прожить сколько-то лет прежде, чем достигнуть нужного состояния?
— Разумеется, — сухое подтверждение.
— И до какого возраста?
— Самое большее, семь лет.
— Невозможно! Это слишком мало! Я в семь лет только-только начинал…
— Ты рос в других условиях. Процесс Слияния можно… ускорять. Подвергая объект определенным воздействиям.
— Говори уж прямо: пыткам?
Она не ответила. Выпрямилась и зябко поежилась.
— Угадал?
— Не надо было спрашивать.
— Это… ужасно.
— Это было необходимо. Иногда приходится жертвовать малым для достижения большого.
— Хочешь оправдаться?
— Просто поясняю. Лично мне оправдываться не в чем и не перед кем.
— Ты не принимала участие?
— Нет.
— А кто принимал?
— Это уже не важно.
— Хорошо, тогда скажи, кто придумал этим заняться? Кто стоял за всем этим?
Я готов был понять и принять любой внятный ответ, но Тилирит молчала. Молчала так долго и скорбно, что вывела меня из равновесия: я вскочил на ноги и вцепился пальцами в тонкие плечи под черным бархатом платья:
— Кто?!
— Я же сказала, не важно.
— Я хочу знать!
— Не настаивай.
— Я должен знать! Говори!
Тетушка сморщилась от боли, но взгляд остался печальным и сожалеющим. Наверное, именно это и заставило меня убрать руки: осознание того, что ее терпения хватит на гораздо большее время, чем моей ярости.
— Скажи, иначе…
— Что «иначе»?
— Я узнаю сам, доставив беспокойство всем, кого смогу достать. И они будут недовольны твоим упорством.
Тихий смешок.
— Да, кровь не водица…
— Что ты имеешь в виду?
— Если от матери ты взял упрямство, то от отца — способность мгновенно воспламеняться. И быстро гаснуть, но не переставать тлеть… Я скажу. Но предупреждаю: ты не обрадуешься.
Она снова сделала паузу, словно спрашивая у самой себя, стоит ли посвящать меня в тайны прошлого. И все же ответила:
— Исследования проводила Элрит.
— Моя мать?
— Я предупреждала, — почему-то виновато качнула головой тетушка.
Моя мать… Пытала беззащитных и беспомощных детей? Пресветлая Владычица! Да как такое возможно? И что мне теперь о ней думать? Что чувствовать? Как разговаривать с Мантией?
Я решу. Но для принятия решения необходимо… Как обычно говорят? «Чистота эксперимента»?
— Ты… умеешь ЭТО делать?
— Что?
— С иглами… и все такое?
— Умею. Мы все этому учились. На случай беды.
Беды… На мой случай, то есть. Предусмотрительно.
— У тебя есть все необходимое?
Тилирит подозрительно сузила глаза.
— Зачем?
— Я хочу испытать на себе.
— Не глупи, Джерон! Это совершенно не нужно!
— Нужно. Мне.
— Но для чего?
— Пока не знаю. Но если не почувствую, каково это, не смогу двигаться дальше.
— Плохая идея. И потом, она не имеет смысла, ведь сразу же по введению металл будет…
— Уничтожен? Нет. Я попрошу зверька не торопиться.
— Джерон… — в зеленых глазах метались тревожные молнии. — Твоя сестра будет недовольна.
— Пусть. Я давно уже стал совершеннолетним. И она признала за мной право поступать, как мне вздумается.
— Ты совершаешь…
— Ошибку? О нет, сейчас я как никогда уверен, что поступаю правильно.
— Не хочешь подумать? Еще раз?
— У меня будет на это время. После того, как ты закончишь свою работу.
Тетушка поджала губу.
— Хорошо. Снимай рубашку и ложись.
По щелчку пальцев в комнате появился один из найо с уже знакомым мне футляром. Я выполнил указание Тилирит и лег, уткнувшись носом в одеяло, но сначала попросил существо, живущее внутри меня: «Подожди немного, не трогай иглы. Они станут частью твоего тела, обещаю, но мне нужно время… Я скажу, когда пора, хорошо?» И вспухший под кожей посередине ладони бугорок согласно дрогнул.
— Все, что я могу сделать, это снять поверхностную боль, но остальное ты будешь чувствовать, — сообщила тетушка, быстро надавливая пальцами на точки где-то под лопатками и в области поясницы.
И я чувствовал. Как каждая игла вворачивалась в позвоночник. Медленно. Методично. С равным усилием от начала и до конца. И переставала быть иглой, превращаясь в скользкого червяка, кольцом скрутившегося между позвонками. Это было омерзительно даже без боли. А с болью, наверное, и вовсе невыносимо.