Ай-вэй, милая, зачем оно? Я сам себе оружие, да еще того рода, что можно удержать в ножнах, но нельзя остановить ни одним щитом в мире.
— Жалеешь?
— Ходят слухи, что ты обзавелся славной сталью.
— Славной? Не рановато ли так именовать мои клинки? Насколько помню, ничем пока их не прославил… А слухам, которые ходят, следует укоротить уши. К тому же, я пришел в дом друга, а защитник у вас имеется. Как минимум, один.
— Я не надеялась, что ты придешь, — ладонь эльфийки погладила теплое дерево перил.
— Кэл утверждал обратное.
— Ты говорил с ним?
— Всю дорогу сюда.
— Он сам того желал, потому и мне приписал свои надежды.
Заглядываю в бирюзовые озера:
— Значит, ты не надеялась?
— Надежды недостаточно для свершения чуда, правда? — Вопрос, ответ на который слишком хорошо известен и мне, и моей собеседнице.
Недостаточно, но это становится понятным только потом, когда чудо уже произошло, и понимаешь: никакое оно не чудо, а скорее, очередное проклятие, намертво скрепленное с тобой. До самой смерти. И что особенно несправедливо, ты менее долговечен, чем твои поступки: еще годы спустя над твоей могилой будут раздаваться хулы или славословия — что заслужил. Или, точнее, что тебе поставили заслугой чужие сердца.
Меняю тему, уходя от печальных воспоминаний:
— Все было хорошо?
— Со мной? — Уточняет Кё. — Да. Никто не осмелился выступить против моего возвращения домой. Но и слов в защиту я не услышала.
Конечно, не услышала. Эльфийке простили бы ненамеренное убийство соплеменницы, отягчившей свою участь употреблением «рубиновой росы», но простить служение людям, да еще столь неприглядное? На такой щедрый жест Совет Кланов не способен. Да и менее облеченные властью и положением в обществе — тоже. Протянуть руку помощи отверженному? Для этого нужна смелость пойти против ветра. Да, существует вероятность, что он утихнет, но не менее вероятно и то, что скоро вам навстречу ринется целый ураган. Умеете справляться со стихией? Есть только один способ уцелеть: стать составной частью бури. Но при этом очень легко забывается, в какую сторону был сделан тот, самый первый шаг.
— Когда собираются решать твою судьбу?
— Точный срок не определен: все зависит от решения членов Совета.
— Они не торопятся?
— Пока. Но кое-кто из них с нетерпением ждет, когда мой ребенок первым криком приветствует этот мир.
— Кое-кто?
— Дядя той, что пала от моей руки.
Ах, дядя… Ну ничего, на него я найду управу. Однако надо же вручить подарок!
— Возьми, это тебе, — протягиваю Кё свой труд, завернутый в кусок шелка.
Эльфийка растерянно хмурится, разворачивая мятую ткань, но когда солнечные лучи вспыхивают золотом на ворсинках пуха, изумленно охает:
— Какая красота! — Покрывало мгновенно оказывается наброшенным на прямые плечи. — Что это такое?
— Когда родится малыш, можешь укрывать его, а потом и сама носить. Очень хорошо для тепла.
— Хорошо для тепла? — Возмущенное покачивание головой. — Да если появиться в такой шали на Летнем Балу, все от зависти умрут!
— Хотелось бы посмотреть.
— Что же тебе мешает? Всего несколько месяцев осталось… Чудесная шерсть, даже не буду выпытывать, чья и откуда. Спрошу другое: кто все это связал?
Отвожу взгляд и чувствую, как начинаю краснеть. Хорошо, что весеннее солнце уже успело оставить красноватый след на моих щеках: есть шанс скрыть смущение за первым загаром.
Впрочем, Кё не обманывается:
— Так и будешь молчать?
— А что ты хочешь услышать?
— Ответ на свой вопрос.
— Зачем? Разве недостаточно самого подарка?
— Достаточно, — кивает эльфийка. — Если вспомнить, что первый подарок отца всегда должен быть сделан его собственными руками.
— Тогда твой вопрос становится лишним, верно?
Кё смотрит таким странным взглядом, словно выбирает, как ей поступить: рассмеяться или заплакать, а потом сгребает меня в охапку, иначе такие объятия и не назовешь.
— Спасибо!
От нее пахнет цветами и молоком, а упругий живот, прижавшийся ко мне, время от времени вздрагивает, как будто кто-то постукивает изнутри. Просит, чтобы его выпустили…
И в следующий миг эльфийка замирает, стискивая пальцами мои плечи так сильно, что впору закричать от боли. Но не мне, а ей: начинаются схватки.
Нэйа, почувствовавшая наступление родов едва ли не за вдох до первой судороги, подхватывает Кё под руки: