ГЛАВА 8. Ее Величество королева

Сашко полюбил бы лиульту Люси, если бы от Люськи не несло как из винной бочки. Пушкина она не родила, никого не родила и была отдана колдуну Мендейле. Она и рада была. И колдун был доволен. Винный перегар ему не мешал, напротив. Отправилась с ним в его племя тиграи, для нее это была почетная ссылка. Там ей было хорошо. Мендейла уже повторил опыты Менделя и взялся за изучение дезоксирибонуклеиновой кислоты для определения строения гена, за которое полагалась Нобелевская премия, что он и сделал, но его опередили Уотсон и Крик. Люська же открыла бензоколонку. Жила Люська долго и счастливо, пользовалась известностью и даже стала исторической достопримечательностью. Ее даже посетил для заправки своего лендровера Эрнесто Хемингуэй и описал эту аудиенцию в своих «Антидиевниках». Люську же называли «королевой виски». Оплатой за право ее лицезреть и запечатлеть на пленку Люська требовала русский гонорар — бутылку; но всем напиткам она предпочитала не русскую водку, а виски «Джонни Уокер». Впрочем, если не было виски, сходило все. Первую бутылку этого виски преподнес ей Хемингуэй, и она хранила ее (пустую, конечно) как память о встрече с ним. Хемингуэй хорошо заправился на ее бензоколонке как в прямом, так и в переносном смысле — лыка не вязали ни он, ни Люська, ни его лендровер (т. е., никак не мог завестись). Жила Люська в обычной крестьянской хижине, ее рисовали Дали, Малевич, Кандинский — весь джентльменский набор художников XX века, — даже, кажется, Пикассо. Ей привозили со всей Африки лучшие бананы и апельсины, из Европы — лучшие шоколадные конфеты. Все сполна оплачивалось офирским банком. Из описания анонимного путешественника:

«Телохранители королевы назвали нам пароль: „Bouteille“.^[44] Мы поняли. О'кей, сказали мы, и дали им bouteille «Черного Джонни». Входим. Ее Величество откладывает переписывание очередного письма-щастья (она каждый день сочиняет и рассылает эти письма по всему свету, желая всем счастья) и внимательно смотрит на нас. Мы достаем bouteille, и она благосклонно принимает наше подношение с веселым бродягой Джонни на этикетке. Это обнаженная но пояс хрупкая женщина с девичьей грудью и морщинистым лицом. Бедра ее обернуты куском пестрой ткани, спадающей до земли. Королева приглашает нас осмотреть свой дворец. Это обычное крестьянское жилище, если не считать груды пустых бутылок у входа. Мы просим сфотографироваться па память. «Bouteille», — говорит королева. О'кей. Получив вторую бутылку, она изъявляет готовность облачиться по такому случаю в королевское платье, но и не удивляется нашему настойчивому желанию запечатлеть ее в будничном виде — ведь парадных изображений вельможных особ по свету гуляет более чем достаточно, а мы хотим иметь фотографию королевы «как она есть». Ей все было до фени — кроме «Черного Джонни». Мы просим на память черновик письма-щастья с ее стола. «Bouteille», — опять говорит она. О'кей, грустно отвечаем мы. После ее смерти в хижине нашли все те же груды пустых бутылок и очередной черновик письма-щастья,^[45] к сожалению, уже не сексуального, а политического содержания.

  47