172 
Я пошел проводить Мэри до Ноттинг-Хилл-Гейт, где она должна была сесть на автобус и поехать к себе в Хаммерсмит. Когда мы поднимались по Портобелло-роуд, нам навстречу с холма спускались сотни людей, и это были в основном пьяные белые юнцы, которые просто жаждали ввязаться в любую драку, какая только возможна. Мы увидели двух констеблей, за которыми гналась шайка каких-то парней — мигом разбежавшаяся, когда из ближайшей подворотни возникла целая свора полицейских.
Мэри волновалась, что я могу попасть в переделку, и, чтобы успокоить ее, я рассказал ей о своей способности инстинктивно избегать насилия, хотя несколько раз и бывал поколочен полицейскими и здесь, и за границей только за то, что просто попался у них на пути. Но когда я шел домой, стараясь держаться самой безопасной стороны Ландброук-Гроув — той, где стоят большие дома с палисадниками, то услышал за спиной звук грохочущих сапог: это было свежее подразделение полицейских. Они бежали по Ландброук-Гроув к ее пересечению с Элджин-Кресент, туда, где обычно поворачивают автобусы. Там застыли две участвовавшие в утреннем шествии платформы с подранной обивкой и разорванными флагами. Вокруг платформ стояли несколько индусов, пытавшихся объяснить, что происходит, но когда они увидели, что на них бежит с холма целая колонна полицейских в шлемах с забралами, то некоторые просто пустились наутек, а другие поспешили спрятаться внутри платформ-грузовиков. Одного из тех, кто был на платформе, я узнал, и узнал его милую, жену Алису, которая была так добра ко мне во время одной из моих ужасных депрессий. Человек, которого я всегда называл Черным капитаном, растерянно озирался по сторонам, словно прикидывая, не пора ли и ему удрать.
Жена дала ему прозвище Капитан, потому что в то время, когда они поженились, он был моряком. Черный капитан был такого маленького роста, что часто по ошибке его принимали за мальчика, хотя на самом деле ему было уже по меньшей мере лет пятьдесят. Думаю, что я больше него самого ощутил нависшую над ним опасность и кинулся к платформам со всех ног, намереваясь попросить их вернуться назад на Колвиль-Террас, докуда было всего несколько минут. Но полиция добралась до платформ-грузовиков раньше и мгновенно набросилась на них со всей силой. Я увидел, как водителя вытащили из кабины и как Черный капитан, обняв жену за талию, пытается прорваться через окружение. Наверное, эти его действия и спровоцировали полицейских на дальнейшую агрессию. Я впервые увидел, как человека были готовы растерзать только за то, что у него, черного, белая подруга. Меня нельзя назвать храбрецом, но я горжусь тем, что какой-то инстинкт заставил меня ринуться сквозь тяжелые униформы, вопя «пресса!» изо всей силы легких и размахивая просроченным удостоверением члена Национального совета журналистов. Что подействовало, не знаю — то ли удостоверение, то ли властный тон, которому привыкли подчиняться полицейские, но мне удалось пробиться к платформе как раз в тот момент, когда целая толпа людей в шлемах вышла из себя и набросилась на моего друга, невзирая на гневные крики Алисы. Забравшись на грузовик, я заорал:
— Прекратите! Эй, вы! Остановитесь, вам говорят.
Меня услышали. Остановились. Полицейские смотрели то на меня, то на своего инспектора.
— Что случилось, ребята? — Он видел мое удостоверение. — На эту леди напали?
— Этот джентльмен — сэр Момбажи Файша, посол Бардонезии! — Заявил я. — А леди, между прочим, его жена.
Инспектор перевел гневный взор на свои начищенные туфли.
— Очень сожалею, сэр. Поймите, что мои люди находятся под значительным давлением. Оставьте его, ребята. — Он нехотя отдал честь Черному капитану.
Я помог Момбажи Файша и Алисе спуститься. Все уже разбежались, и платформы были пусты. Водителя грузовика тоже освободили, но тут начал клаксонить водитель автобуса, половина пассажиров которого высыпала наружу, сердито крича на полицейских и, вне всякого сомнения, обвиняя их в возникшем заторе.
— Мой муж защищал эту страну во время войны! Он спасал людей во время Блица! Какая жестокость!
— Это была случайность, мэм, — ответил инспектор, с трудом скрывая неприязнь. А она обводила их взглядом, пытаясь разглядеть номера, прикрытые накидками.
— Трусы! — Кричала Алиса.
— Они не меняются, — фыркнула одна из пассажирок автобуса с искренним презрением. — Все копы — ублюдки.
Не привыкший к таким оскорблениям у себя в «домашних графствах», инспектор был явно шокирован. Как и его подчиненные, он автоматически полагал, что они здесь для того, чтобы защищать благодарное белое население.
172 
