Последние отзывы

  40  

Даже миссис Амелия Ундервуд вынуждена была признать некоторые преимущества такой ситуации. У нее не было никаких обязанностей, за исключением добровольно возложенной на себя задачи способствовать моральному совершенствованию Джерека, да еще домашних хлопот. Ей не нужно было сдерживать язык, когда хотелось сделать остроумное замечание. Джерек определенно не настаивал на внимании и уважении, которые требовал мистер Ундервуд, когда они жили вместе в Бромли. И были моменты в жизни миссис Амелии Ундервуд в этом противном декадентском веке, когда она впервые ощутила, что может значить свобода — свобода от страха, от обязанностей, от неприятных эмоций.

А Джерек был добрым, проявляя, несомненно, огромное желание доставить ей удовольствие, искренне ценя ее характер и красоту. Ей иногда хотелось, чтобы все было по-другому, чтобы она и в самом деле была вдовой. Или одинокой женщиной в своем собственном веке, чтобы она и Джерек могли бы пожениться с настоящей церкви в настоящим священником. Но едва лишь такие мысли зарождались в ее головке, она решительно прогоняла их прочь, считая своим долгом постоянно помнить, что однажды может представиться возможность вернуться на Коллинз-авеню, 23, Бромли, предпочтительно весной 1896 года, предпочтительно четвертого апреля в три часа утра (время дня, когда ее похитили), чтобы никто не смог удивиться тому, что произошло. Она достаточно хорошо понимала, что никто не поверит правде и что догадки будут гораздо более мрачными, чем действительность. Этот аспект ее возвращения выглядел не очень привлекательным. Однако, как бы там ни было, долг есть долг.

Часто ей было трудно вспомнить, в чем состоял ее долг на самом деле, в этом… этом загнившем рае. Действительно, трудно цепляться за моральные догмы, когда находилось так мало доказательств пребывания здесь Сатаны нет войн, нет болезней, нет печали (разве только по желанию), нет даже смерти. И все же Сатана должен присутствовать. Конечно, вспомнила она, он присутствует в сексуальном поведении этих людей, но каким-то образом оно уже не шокировало ее так сильно, как раньше, хотя именно это было доказательством самого ужасного разложения. Но все-таки люди здесь были не хуже тех невинных детей — дикарей с острова Паутау в Южных Морях, где она два года помогала отцу после смерти матери. Дикари тоже не имели концепции греха.

Разумная, хотя и самая заурядная женщина, миссис Амелия Ундервуд иногда спрашивала себя, правильно ли она делает, обучая Джерека Корнелиана смыслу добродетели. Не то чтобы он выказывал какую-нибудь особую живость в усвоении ее уроков, нет, но были моменты, когда она испытывала соблазн махнуть рукой на все предприятие и просто наслаждаться жизнью (в разумных пределах), будто находясь на каникулах. Мысль об этом доставляла ей удовольствие. И мистер Корнелиан был прав в одном: все ее друзья, все родственники и, естественно, мистер Ундервуд, все ее общество в целом, сама Британская Империя (хоть и невероятно!), мертвы уже миллионы лет, превратились в прах и забыты.

Даже мистер Корнелиан вынужден собирать сведения о ее мире по кусочкам, из нескольких сохранившихся записей, из скудных источников, относящихся к более поздним, чем девятнадцатый век, столетиям. А ведь мистер Корнелиан считался крупнейшим специалистом планеты по девятнадцатому веку. Это удручало ее.

Подавленность сделала ее отчаянной. Отчаяние привело к вызову. Вызов заставил отвергнуть определенные ценности, когда-то казавшиеся неизменными и являющиеся неотъемлемой чертой характера. Подобные чувства, к счастью, проявлялись в основном ночью, когда она находилась в своей постели, а мистер Корнелиан где-то в другом месте.

Джерек Корнелиан часто слышал, что миссис Амелия Ундервуд поет по ночам. Хотя он старался придерживаться того же распорядка дня, что и предмет его любви, это не всегда удавалось, и он просыпался от пения с некоторой тревогой. Тревога переходила в размышления. Ему хотелось бы верить, что песни миссис Ундервуд, подобно древним любовным песням Фабричных Сирен, которые когда-то заманивали мужчин в рабство на пластмассовые шахты, предназначены для того, чтобы завлечь его, Джерека, в любовные сети. К счастью, мелодии и слова, давно знакомые ему, не ассоциировались у него с сексуальным наслаждением, а вызывали, если быть честным, некоторое отвращение. Он вздыхал и пытался без большого успеха заснуть дальше, в то время как ее высокий сладкий голос пел: "Иисус осеняет нас чистым светом…" — снова и снова.

  40