Тусклые глаза Шэрола растерянно дрогнули.
– Но… почему?
– Не всё в этом мире может быть объяснено, граф. И не всё следует объяснять. Скажем, я могу изменить меру Вашего наказания… Вы примете МОЙ приговор?
– И в чём он будет состоять?
– Это не важно. Достаточно того, что Вы останетесь живы.
– Зачем? Для чего? Или… – он постепенно нащупал нужную мне тропинку выводов.
– Есть обстоятельства.
– Обстоятельства… – сухая горечь в голосе. – Белокурые? Синеглазые?
– И такие – тоже.
– Что она Вам пообещала? – ещё не огонь, но уже и не пепел.
– Кто? – насмешливо приподнимаю бровь.
– Не притворяйтесь, непонятливым! Что Вам пообещала Роллена в обмен на мою жизнь?
– Думаю, Вы и сами можете ответить на свой вопрос, – улыбаюсь уголками губ. Холодно и чуть насмешливо.
С бледного лица Шэрола стекают последние краски, а глаза темнеют от… От чего? От гнева? От злости? От горя? Я должен определить его эмоции очень точно, иначе…
Сверху доносится глухое карканье. Время поджимает: наступает миг последнего удара.
– Вы… Вы согласились на её… предложение? – бескровные губы почти шепчут.
– Это не имеет значения, потому что…
Сдавленный возглас сзади. Галеари проще – он стоит лицом к кованым дверям, через которые попал во двор. Я же поворачиваюсь, чтобы оценить трагическую красоту картины, к созданию которой и сам приложил руку.
Тонкая фигура в каменной раме дверного проёма. Чёрная, как ночь. Только несколько светлых локонов выбиваются из-под плотно повязанной шали и дрожат на узких плечах. Лицо словно выбелено мелом: лишь синяя хмарь отчаявшихся глаз не даёт льду скорби окончательно похоронить под собой последние чувства.
Перевожу взгляд на Шэрола. Та же история: боль и грусть. В принципе, на это я и рассчитывал. Но – не только на это.
– Роллена, милая, ты… – голос, приглушённый расстоянием и стенами.
Ещё один человек появляется в дверях. Мрачный и сосредоточенный Герис равнодушно смотрит на двор и застывшие посреди него фигуры, потом берёт девушку под локоть. Вот! То, чего я и ждал!
Жест мага выглядит именно так, как и предполагалось. Уверенный. Властный. Я бы даже сказал, хозяйский. Так возлагают руку на то, что принадлежит тебе по закону, людскому и божьему. Так относятся к тому, чем безраздельно обладают. И Роллена, почувствовав прикосновение брата, замирает, чтобы, мгновение спустя, тяжело повиснуть на предложенной руке. Отдаться на милость своего единственного повелителя.
Я вижу суть происходящего очень ясно, но самое главное: её видит Шэрол. Видит и начинает гаснуть, как язычки огня на ветру.
– Идём. Тебе нечего здесь делать, – Герис уводит свою сестру в лабиринт коридоров. Дверной проём снова зияет тёмной бездной, приглашая войти и… Исчезнуть.
Выдерживаю паузу, необходимую для усиления эффекта.
– Итак, о чём мы говорили, граф?
– О жизни и смерти, – тихий шелест песчинок, отсчитывающих последние минуты.
– Именно! Я сказал, что могу изменить Ваш приговор. Вы согласны?
– Не тратьте на меня время и силы, лэрр. Я не хочу жить.
– А ещё минуту назад…
– Минуту назад у меня была надежда. Теперь… мне всё равно.
Укоризненно цокаю языком:
– Ай-вэй, граф! Вы так легко сдаётесь? Не самое лучшее качество характера… Из-за ТАКОГО пустяка?
– Это не пустяк… – слабая попытка возразить.
– А что же? Подумаешь, девушка оказалась не той, которой… казалась… что-то я заговариваюсь… Ерунда! Девушек много – на Ваш век хватит!
– Не шутите над этим… Я… Мне не…
– Ой, только не надо этого трагизма! «Я больше никогда и никого не полюблю» – это хотели сказать? Несусветная глупость! Хотя бы потому, что и Роллену Вы не любите!
– Что значит «не люблю»?
– А то и значит! Вы её жалеете, не более! Несчастное создание, нуждающееся в защите – Вы ведь так о ней думаете? Отчасти правильно, но… – многозначительно щёлкаю пальцами. – У неё уже есть защита, и Вы только что прекрасно это видели! Пусть девушка не признаётся в этом даже себе самой, но её тело не может солгать… Вы заметили, как она прильнула к своему брату? Не буду утверждать, что между ними есть настоящая страсть, однако, и расстаться они не могут. Связанные давним стыдом? Возможно. И что из того? Цепи любви далеко не самые прочные.
– Но… – больно смотреть, как рушатся надежды и мечты Шэрола. Очень больно. Даже если учесть, что они были ложными.