Последние отзывы

  15  

Слова Сталина о стремлении стран Запада спровоцировать советско-германский конфликт «без видимых на то оснований» в сочетании со сформулированной им задачей советской внешней политики — «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками»^[20], привели А. Керка к такому выводу. Это «дало повод для мнения, будто Советский Союз, судя по словам Сталина, публично провозгласил, что если Германия не станет непосредственно угрожать советским границам, то она может рассчитывать на советский нейтралитет в случае войны против западных держав»^[21]. Несмотря на оговорки («дало повод», «будто»), сталинская мысль передана верно.

Но что означал в плане конкретном советский нейтралитет в случае войны Германии с Англией и Францией? Американский историк Р. Такер, автор биографии Сталина, следующим образом комментирует прогерманские высказывания в его докладе на партийном съезде: «Это поднимало вопрос о возможности переговоров о нейтралитете, что застраховало бы Гитлера от того, чего он опасался больше всего — войны на два фронта»^[22].

В дни партийного съезда Германия, в прямое нарушение Мюнхенского соглашения о международных гарантиях новых границ Чехословакии, оккупировала всю страну. Заранее располагая информацией о намерениях Гитлера (о чем было известно во всех европейских столицах), американская дипломатия старалась оценить возможные последствия нового акта агрессии Германии для ее отношений с Советским Союзом. В записи в дневнике главы европейского отдела Госдепартамента США Дж. Моффата за 14 марта (за день до вступления немецких танков в Прагу) ожидавшийся захват Чехословакии интерпретировался двояко. И как стремление Германии «обеспечить себе тыл на случай, если она решит двигаться на Запад. В то же время… они (нацисты. — Д.Н.) пока что поддерживают в состоянии неопределенности свой украинский маршрут в надежде, что смогут в обмен договориться с Советской Россией, сперва по линии торговой, а затем и по политической». И как «продолжение движения на восток»^[23].

После выступления Сталина на съезде, по наблюдениям американских дипломатов в Москве, стремление советской стороны к налаживанию отношений с Германией получило новые подтверждения. В частности, в начале апреля А. Керк сообщал в Вашингтон о том, что в Советском Союзе как на официальном уровне, так и на неофициальном заметен «отход от демонстрации абсолютной враждебности, которая прежде была присуща отношениям с Германией»^[24].

Смещение М.М. Литвинова с поста народного комиссара иностранных дел СССР, объявленное через прессу в самом начале мая, посольство связало со сменой курса советской внешней политики. А. Керк сообщал в Госдепартамент: «Эта перемена может означать отход от принципа коллективной безопасности к установлению отношений с Германией в соответствии с указаниями, содержащимися в речи Сталина на XVIII съезде ВКП(б).

О чем свидетельствуют также неподтвержденные слухи, циркулирующие в последнее время в Москве, о некоем германском предложении советскому правительству, сделанном, по-видимому, чтобы нейтрализовать франко-британское влияние»^[25].

С переменами в советской внешней политике связывали американские дипломаты и последовавшую с приходом в НКИД СССР В.М. Молотова чистку его кадрового состава. Изменился, отметили в посольстве США, за очень небольшим исключением, почти весь штат Наркомата иностранных дел^[26]. Новый поверенный в делах США в СССР С. Грамон (сменивший получившего назначение в Берлин А. Керка) писал государственному секретарю К. Хэллу, что налицо «очевидное стремление удалить из комиссариата по иностранным делам служащих, которые были тесно связаны с литвиновским руководством»^[27]. «…Всех надо было менять… мне пришлось строго очень менять почти всю головку»^[28], — вспоминал В.М. Молотов.

Большой интерес представляют донесения американского посольства в Вашингтон, посвященные одному из ключевых событий в советско-германских тайных переговорах — первой встрече В.М. Молотова в качестве наркома иностранных дел с германским послом Ф. Шуленбургом, которая состоялась 20 мая.

Ранее Ф. Шуленбург, в прошлом германский посол в Иране, выезжал в Тегеран для участия в церемонии бракосочетания члена шахской семьи. Оттуда он был неожиданно вызван в Берлин, где получил новые инструкции от министра иностранных дел И. Риббентропа. С. Грамон доносил 17 мая в Госдепартамент, основываясь на информации, полученной от «Джонни»: ожидается прибытие Шуленбурга с важной, но пока еще неизвестной инструкцией, и что он будет принят Молотовым и его заместителем Потемкиным^[29].

  15