46 
— А с чего ты о ней вспомнил? — спросил Брунетти.
— Потому что она пела с ним Виолетту. Перед войной. Кто-то в разговоре — не вспомню кто — рассказывал, что у нее недавно пытались взять интервью. Погодите-ка минутку. — Он снова посовещался со своим стаканом, и воспоминания снова накатили на него. — Нарчизо, вот кто это был. Он делал статью о великих певцах прошлого и отправился к ней, но она отказалась с ним говорить и вообще совершенно рассвирепела. Говорил, даже дверь не открыла. И тут-то он и рассказал мне, что была у нее история с Веллауэром, еще до войны. В Риме, кажется.
— Он не говорил, где она живет?
— Нет. Но я могу завтра позвонить ему и спросить.
То ли от выпивки, то ли от утомительной беседы с Падовани сошел весь лоск. На глазах у Брунетти с него сползала фатоватая личина, и вот уже перед ним сидел немолодой мужчина с густой бородой и заметным брюшком, поджав ноги под кресло, так что между брюками и шелковыми носками розовело примерно по дюйму голой щиколотки. У Паолы вид тоже утомленный — может, она и правда устала от этого натужного студенческого юмора, от вынужденного подыгрывания своему бывшему однокашнику? Сам же Брунетти застыл на зыбкой грани: если продолжать пить, то очень скоро он будет веселым и пьяненьким; если остановиться — то трезвым и грустным, причем тоже скоро. Выбрав второе, он засунул стакан под кресло, не сомневаясь, что кого-нибудь из прислуги занесет сюда до завтрашнего утра и посуда будет обнаружена.
Паола поставила свой стакан туда же и подвинулась на краешек своего кресла. Посмотрела на Падовани, встанет он или нет, — но тот только махнул рукой и взял со столика бутылку. Изрядно налив себе, он сообщил:
— Пока ее не прикончу, не смогу вернуться к общему веселью.
Может быть, и его самого эта фальшиво-искрометная болтовня утомила не меньше, чем Паолу, подумал Брунетти. Все трое бодро обменялись жизнерадостными пошлостями, и Падовани пообещал утром позвонить, если раздобудет адрес той певицы-сопрано.
Паола повела Брунетти обратно по лабиринтам палаццо, назад, к музыке и свету. Когда они вернулись в главную гостиную, гостей там прибавилось, а музыка играла громче, стараясь пробиться сквозь гул разговоров.
Брунетти огляделся, предчувствуя неизбежную скуку от самого облика и разговоров этой хорошо одетой, сытой и воспитанной публики. И уже понял, что Паола, уловив его настроение, собирается предложить им уйти, когда заметил знакомое лицо. Возле бара, с бокалом в одной руке и сигаретой в другой стояла та самая докторша, которая первая осматривала тело Веллауэра и констатировала его смерть. В тот раз Веллауэр еще удивился, как человек в джинсах мог оказаться в первых рядах партера. Сегодня она была одета примерно в том же духе, — серые брюки-слаксы и черный пиджак, — с тем очевидным безразличием к собственному внешнему виду, которое, как полагал Брунетти, итальянкам категорически несвойственно.
Пришлось объяснить Паоле, что ему надо тут кое с кем потолковать, на что она ответила, что попытается найти родителей, чтобы поблагодарить за прием. Они расстались, и Брунетти направился через весь зал к докторше, чье имя он напрочь позабыл. Она даже не пыталась скрыть, что узнала и вспомнила его.
— Добрый вечер, комиссар, — сказала она, едва он приблизился.
— Добрый вечер, доктор, — ответил он и добавил, словно поневоле подчиняясь правилам хорошего тона: — Зовите меня Гвидо.
— А вы меня — Барбара.
— Как, оказывается, тесен мир, — заметил он; эта сентенция, при всей своей банальности, позволила ему светски обойти проблему выбора обращения к собеседнице— на «вы» или на «ты».
— Рано или поздно все обязательно встречаются, — парировала она, столь же элегантно уклоняясь от прямого обращения.
Он все-таки остановился на официальном «вы»:
— Прошу прощения, что так и не поблагодарил вас за помощь позавчера вечером.
Она пожала плечами:
— Мой диагноз подтвердился?
— Да, — удивился он, ведь это можно было давно уже прочитать в любой газете по всей стране. — Яд был в кофе, как вы и сказали.
— Я так и подумала. Но каюсь, про запах я знаю в основном из Агаты Кристи.
— И я тоже. В тот вечер в первый раз его понюхал по-настоящему.
Формулировка неуклюжая, но оба предпочли этого не заметить.
Она погасила окурок в вазоне с пальмой размером с апельсиновое деревце.
— Конечно. Так-то где же его возьмешь?
46 
