Особенно,... 
71 
Путешественники объяснили ему, что приехали в Крумлов, рассчитывая добиться разрешения осмотреть замок. Он-де очень интересует Морозини, который собирает сведения о не до конца еще изученных жемчужинах Центральной Европы с целью написать книгу – этот предлог всегда сгодится! А закончив работу, они намереваются навестить старого друга, чье поместье вроде бы расположено неподалеку.
– Такой человек, как вы, должен знать всю округу и даже более того, – сказал Альдо. – Вы, конечно же, сможете нам объяснить, где живет барон Пальмер?
У трактирщика вытянулось лицо.
– Барон Пальмер! Господи... Значит, вы ничего не знаете?
– Чего же мы не знаем?
– Его дом сгорел недели две тому назад, а сам он пропал во время пожара...
Морозини и Видаль-Пеликорн переглянулись, чувствуя, как их охватывает страх.
– Погиб? – выдохнул венецианец.
– Ну... должно быть, так, хотя тела не нашли. Собственно, вообще ничего не нашли: чета слуг, живущая вместе с садовником в отдельном домике, подобрала только слугу-китайца, раненного и без сознания.
– Как случилось, что дом загорелся? – спросил Адальбер.
Иоганн Цеплер пожал тощими плечами в знак полного неведения.
– Я мало что могу вам сказать. В ту самую ночь была сильная гроза. Гром гремел и гремел имолнии сверкали, но только перед самым рассветом тучи словно прорвало. Начался форменный потоп, и он погасил огонь, но от дома к тому времени почти ничего не осталось. Он был... одним из ваших друзей, этот барон?
– Да, – отозвался Альдо, – наш старый друг... и мы очень любили его!
– Мне очень жаль, что я сообщил вам плохие новости. Мы здесь не часто видели пана Пальмера, но все относились к нему с большим уважением, он был щедрым человеком. Еще сливовицы? Она так помогает переносить тяжелые удары...
Предложение было сделано от чистого сердца. Друзья приняли его и в самом деле почувствовали, что это крепчайшая настойка помогла им перенести обрушившийся на них жестокий удар. Мысль о том, что Хромого больше нет на этом свете, была для обоих непереносимой.
– Мы сходим туда завтра утром, – вздохнул Морозини. – Вы, конечно, сможете показать нам дорогу? Мы ведь приехали сюда впервые...
– О, это очень просто: вы отправитесь отсюда на юг, подниметесь по течению реки и примерно в трех километрах отсюда по правую руку увидите дорогу среди деревьев. Ее перегораживает старая решетка, укрепленная между двумя каменными столбами. Решетка слегка заржавела, и ее никогда не закрывают. Вам останется только войти и двигаться по дороге. Когда вы увидите перед собой обугленные развалины, знайте, что вы добрались до места... Но... разве вы не говорили, что хотели бы посмотреть на здешний замок?
– Да, в самом деле, говорили, – с видимым усилием произнес Адальбер, – но, признаюсь, у нас как-то вылетело это из головы. Надеюсь, князь согласится принять нас?
– Его сиятельство сейчас в Праге или в Вене, не знаю точно, в Крумлове его нет.
– Вы в этом уверены?
– Это очень легко проверить. Достаточно взглянуть на башню: когда его сиятельство приезжает, там вывешивают знамя... Но вам не о чем беспокоиться: в замке всегда есть люди. Например, дворецкий и наверняка доктор Эрбах, который ведает библиотекой: он даст вам все сведения, какие только пожелаете... Я должен перед вами извиниться. Меня зовут.
Хозяин ушел, а Альдо и Адальбер поднялись к себе. Оба были слишком потрясены тем, что узнали, чтобы об этом говорить. Обоим хотелось поразмышлять молча, и в эту ночь ни тот ни другой почти не спали...
И на следующее утро, спустившись к завтраку в общую комнату, они едва обменялись несколькими словами. Весь недолгий путь к месту трагедии друзья тоже не разговаривали. Дом эпохи Ренессанса – это можно было определить по уцелевшим камням фундамента и обломку стены, на которой сохранились следы «граффито»[11], гризайльных фресок, столь ценимых во времена императора Максимилиана, – был почти полностью уничтожен. То немногое, что от него осталось, представляло собой груду почерневших развалин, вокруг которой, словно стража у гроба, высились столетние буки. Чуть дальше, за цветущим садом, располагались конюшни и службы, резко контрастировавшие с пожарищем своими безмятежно распахнутыми навстречу солнцу окнами. Веселый шум реки дополнял очарование этого уголка, и Морозини вспомнил, что прежде дом принадлежал женщине. Женщине, любившей Симона Аронова и завещавшей ему свой дом как Последнее свидетельство любви...
71 
