Оробевший Морозини застыл посреди нефа. Низкий голос попросил его приблизиться к подножию алтаря, а затем прибавил:
– Здесь ты не в церкви. Тебе следует покрыть голову. Возьми ермолку, она лежит у твоих ног, и надень ее. — Простите меня. Моя вина тем больше, что я знаю этот обычай, но сегодня я очень взволнован...
– Ничего удивительного, если, как сказано в твоем письме, ты нашел то, что искал. Думаю, это было нелегко... Вскрыть склеп в дворцовой часовне – тяжелая работа. Как ты с ней справился?
– Тело было не в часовне.
В нескольких словах венецианец рассказал все, что произошло с тех пор, как он покинул Прагу. Не забыл он упомянуть и о пожаре в маленьком замке, и об исчезновении Симона Аронова. Великий раввин улыбнулся:
– Не тревожься: держатель пекторали не погиб. Я даже могу тебе открыть, что он приходил сюда...
– В эту синагогу?
– Нет, в наш квартал, Иозефов, где живет его друг. Напоминаю тебе, что для нашего общего блага нам с ним лучше не встречаться. Еще хочу сказать, что искать его бесполезно: он лишь промелькнул здесь и снова скрылся. Не спрашивай меня, куда он отправился, мне это неизвестно. А теперь дай мне проклятый камень!
Альдо развернул белый платок, в который был завернут рубин, и подал его раввину на раскрытой ладони, словно раскаленный уголь. Иегуда Лива протянул к драгоценности костлявые пальцы, взял ее и пристально вгляделся. Потом поднял повыше, словно желая воздать дань уважения некоему неведомому божеству. И в ту же минуту подобно выстрелу прогремел грубый голос:
– Кончай кривляться, старик! Сейчас же отдай мне эту штуку!
Резко обернувшись, Альдо в изумлении уставился на шутовскую фигуру Алоизиуса С. Баттерфилда, возникшую из мрака подобно какому-то злому духу. Большой кольт, который тот наводил то на него, то на раввина, выглядел весьма устрашающе.
А наглый тип бессовестно потешался над удивлением князя:
– Не ждал такого, а, князек? Никогда не надо считать папашу Баттерфилда за дурачка, и, если уж хочешь знать, я давно тобой интересуюсь. Однако мы здесь не для того, чтобы обмениваться любезностями! Эй, ты, дашь ты мне этот булыжник или нет?
В голосе, эхом отразившемся от стен синагоги, прозвучала твердость металла:
– Подойти и возьми, если посмеешь.
– Еще как посмею! А ты, Морозини, стой и не двигайся, не то я на месте уложу твоего приятеля..
Альдо, все это время гадавший, куда подевался Адальбер, попытался выиграть время:
– Как вы сумели сюда войти? Никто вам не помешал?
– Ты имеешь в виду того типа с трубочкой? Он получил хороший удар по башке и теперь спит сном младенца... если только мой приятель не счел нужным его прикончить...
– Какой приятель?
– Ты его узнаешь. Ты видел его в «Европе», а незадолго до того – в Венеции: он пил кофе рядом с тобой и Ротшильдом у Флориана...
Низенький человечек с черными волосами, в темных очках в свою очередь вышел на освещенное место. И он тоже был вооружен. Альдо мысленно обругал себя последними словами. Как он мог, поняв, что где-то его уже видел, не вспомнить, где именно! Наверное, старею, решил он.
Баттерфилд начал подниматься по каменным ступеням, но его уверенность словно таяла по мере того, как он приближался к великому раввину. Со стороны казалось, что он вдруг даже стал ниже ростом. Старик не шевелился, его темные глаза метали молнии. И снова загремел грозный голос:
– Ты будешь проклят до скончания веков, если прикоснешься к этому камню, и никогда больше не обретешь покоя...
– Ну хватит! Заткнись! – гаркнул американец. Его била дрожь, выдавая охвативший его страх, но рубин был рядом, в руках раввина, и алчность оказалась сильнее. Баттерфилд выхватил камень, попятился, поскользнулся, попробовал нашарить ногой ступеньку и рухнул вниз на каменные плиты. Рубин выпал у него из рук и откатился в сторону на несколько шагов. Альдо нагнулся было, чтобы его поднять, но человечек в очках завизжал:
– Не двигаться!
Не сводя глаз с Морозини и продолжая в него целиться, он присел, схватил драгоценность и сунул ее в карман.
– Вставай! – скомандовал он своему другу. – Бежим отсюда.
И он исчез с какой-то сверхъестественной быстротой. Уверенный в том, что легко догонит хилого человечка и без труда справится с ним, Альдо бросился в погоню. Тот обернулся и выстрелил. Задетый пулей, венецианец пошатнулся и упал в тот самый миг, когда прогремел второй выстрел – видимо, Баттерфилд оправился от своего падения. Перед тем, как потерять сознание, раненый услышал раскаты голоса раввина, который, казалось, кого-то звал. И тут раздался ужасный вопль, вопль насмерть перепуганного человека. Это кричал американец. Последнее, что успел запомнить Альдо, перед тем, как погрузиться во тьму, было ощущение, будто стена синагоги внезапно сдвинулась с места.