– А зачем все это?
– Не знаю. Затем, что я хочу проверить одну свою обстракцию.
(Как все-таки удобно: сказал одно слово – и все понятно).
– Поезжай и пытайся не упустить их из виду. Но держись от «ЗИМа» подальше. Это может быть опасно.
– В самом деле, обстракция, – бормочет Оля. Он еще что-то хочет сказать.
– Говори!
– Юрий Васильевич, вы знаете, что я никогда не был фискалом, но, если я не вернусь с задания…
– Давай без предисловий.
– Вы сегодня отняли у Дроздова бутылку коньяка… Так вот: после разговора с вами он отправился в хозяйственный магазин и купил веревку.
– Какую веревку?
– Какую… Затрудняюсь… Обычную. Бельевую.
– В хозяйственном?
– Да. В «Тысяче мелочей».
– А зачем?
– Не знаю. Наверно, сушить белье. Если я не вернусь с задания, то имейте это в виду.
У меня перед глазами появляется какой-то тесный городской двор с вонючим покосившимся туалетом. Двор крест-накрест перетянут бельевой веревкой, а на веревке, подпираемой длинным шестом, болтаются твердые замерзшие простыни, пододеяльники и Дроздов.
– Понял. Действуй.
Съемки в редакции уже идут к концу, и Оля Белкин начинает действовать – добывает из кучи шуб и пальто ревизорский кожух, пальцем выманивает Ведмедева в коридор и что-то нашептывает ему. У ревизора поблескивают глазки после дроздовского коньяка. Значит, тетя Софа его уже обработала. Он заинтригован. Сейчас я попытаюсь провести самого дьявола, подсунув ему вместо себя в черном «ЗИМе» этого живца – авось клюнет.
А от меня с Космонавтом не убудет – прокатимся в автобусе, как простые смертные.
17
А кто сказал, что я не простой смертный?
Конечно, обыкновенному хомо сапиенсу ко мне в кабинет всегда было трудно войти, но это не оттого, что я возгордился, – просто мои заместители решали все эти неандертальские дела быстрее и лучше меня. Да, у меня скверный характер. Да, на меня во все времена катали телеги – я оглядываюсь и вижу за собой целый обоз грязных телег, как после отступления Первой Конной из Польши. Да, я бывал высокомерен с недостаточными людьми, иногда глупел на глазах от общения с ними, и, случалось, меня так начинало трясти, что я готов был схватить свою трость за обратный конец палки и трахнуть набалдашником по глупой макушке.
Нет, я никого не бил тростью по голове, но однажды растоптал докторскую диссертацию, направленную мне на отзыв. Конечно, этого не следовало делать хотя бы из уважения к труду машинистки. Но шарик в тот момент улетел – так уж получилось. Я ничего на свете не боюсь, кроме гололеда и неандертальского дуроломства, поэтому пытаюсь окружать себя людьми из подвида «хомо сапиенс сапиенс». Этих людей на Земле не так уж много, и я уйму шишек набил себе и другим, пока научился отличать их от неандертальцев – высокий лоб отнюдь не признак; зато сейчас я безошибочно узнаю хомо сапиенсов сапиенсов даже на уровне швейцаров.
Так я нескладно размышляю о своей персоне, пока Татьяна туго завязывает мне шарф под бородой. Как все-таки надоедлива эта зимняя тягомотина с раздеванием и надеванием шуб, шапок и шарфов. Кутают, как ребенка.
Вот скоро умру за милую душу, как все нормальные люди, и будете знать!
Наша команда начинает загружаться в автобусы, а их у нас уже два: один спальный малиново-полированный «Икарус» с белой клешнистой надписью на борту: «ЦЕНТРАЛЬНОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ „ОСТАНКИНО“, второй – отечественный и пожухлый. Его пригнала за нами красотка-администратор из кузьминкинского Дома ученых (пригнал, конечно, водитель, но она ответственная за прием благотворителей). Зовут ее Тамара. Она одета в рыжую шубу из лисьих хвостов. С Татьяной они тайные соперницы, но разумно соблюдают нейтралитет и сферы влияния – Тамара царствует на том берегу, в Кузьминках, Татьяна – здесь, в Печенежках.
Царица Тамара просит у Павлика закурить и доверительно объясняет ему, что известный кинокритик по путевке Госкино уже приехал и уехал на аэродром встречать коробки со «Звездными войнами», и ой, что будет, если «Звездные войны» застрянут по такой нелетной погоде – афиши давно развешены, билеты распроданы, а на Кузьминки с раннего утра началось нашествие окрестных сопливых брейкеров, фанатов и металлистов, и, что, кроме благотворителей, под ее ответственность свалились Космонавт и Центральное телевидение, а в Доме ученых полы еще не натерты, в гостинице мест не хватает, а киномеханик третий день женится и пьян, как сапожник.