Особенно,... 
89 
На этом простом свойстве человеческой натуры, к примеру, основывались ежедневные прогулки Звеньев разного достоинства по столице. Они ведь никогда не прятались и даже в преддверии боя оставались на передней линии, надеясь лишь на мастерство сопроводителя. Правда, поводов сомневаться в воспитанниках Сопроводительного крыла, насколько я знал, ни разу не возникало. Но все равно не так просто выйти вперед, полагаясь на что-то, отличное от собственных сил. Почти так же трудно, как поворачиваться к врагу лицом, прекрасно понимая, что сам ты способен только на один удар. А вот станет ли он успешным…
Прохожих нам встретилось мало. Только ближе к площади стали попадаться группки людей, одетых в черно-серое и, судя по мрачным взглядам, собиравшихся совершить некое малоприятное дело. Правда, как только горожане замечали неспешно и почти без хромоты шествующего по улице бальгу, то старались прогнать с лица любое выражение.
Сам блондин вряд ли обращал внимание на услужливо расступающихся перед ним жителей Катралы, и это показалось мне странным. Почему он так себя ведет, скажите на милость? Бальгерия здесь — главная власть, обладающая вполне осязаемой силой. Так зачем же возводить между собой и людьми лишнюю стену? Не разумнее ли было бы перекинуться с кем-нибудь парой слов, кого-то поприветствовать, самому ответить на чужое обращение? И попробовать стащить с лица эту застывшую маску. Даже если мышцы не желают быть подвижными, то глаза… Уж глазам-то можно позволить жить!
На меня, кстати, прохожие смотрели намного чаще, чем на моих спутников. Наверное, те горожане, что видели пленение демона, запомнили мое участие в событиях, причем совсем на другой стороне, рассказали соседям, а теперь те и другие видели полное опровержение случившемуся вчера. И надо сказать, взгляды, которые мне удавалось поймать, были не слишком любезными.
Эрриту Фьерде здесь любят намного больше, чем Иакина Кавалено. Без сомнения. Интересно за что? За то, что она не опускает рук в своей борьбе? За то, что остается хранительницей памяти предков? А как же бальга, избавляющий город от угрозы пришествия демонов? Неужели он не заслужил и капли уважения от своих соотечественников?
Узкое горлышко улицы вывело нас на площадь, и солнце, без того казавшееся жестоким, нанесло еще более беспощадный удар по глазам и головам, захотелось даже позавидовать чепцу Лус или кружевной накидке Танны. А ведь предстояло пройти еще не меньше сотни шагов, чтобы добраться до…
В столице Дарствия таких кумирен точно не было. Места бы не нашлось. Да и никто не позволил бы возводить дворец выше дарохранительской обители. А здесь, видно, правил на сей счет не существовало: многоярусные колоннады, не менее чем тремя рядами опоясывающие основное здание, возносили островерхую двухголовую башню над городом: высоко-высоко, под самое выцветшее от жары небо. Между резными колоннами прятались узкие, шириной всего в локоть, окна, и я решил, что внутри нас встретит полумрак, едва разгоняемый светом свечей или масляных ламп — но ошибся. Может быть, жестоко, может быть, счастливо: за высокими дверьми, распахнутыми ровно наполовину, верующих ждал зал, одну из стен которого, ту, что располагалась напротив входа, от пола до потолка занимал огромный витраж.
Сколько песка пошло на выплавку такого количества стекол, трудно было даже представить. Наверное, вычерпали целую пропасть. Но пожалуй, оно того стоило.
Двуединый лик в круговерти солнечно-золотых одежд на фоне густо-синего неба — безумство складок и величавое спокойствие черт. Больше на рисунке ничего не было. Но большего и не требовалось, потому что, когда я ступил на ту часть пола, куда уже попадали цветные блики, и поднял глаза, почувствовал, как они наполняются слезами сами по себе, и неважно, что плакать хотелось скорее от боли: свое дело витраж делал легко, напористо и безжалостно.
А вот резной или высеченной из камня статуи, обычной для кумирен, где я бывал раньше, здесь не нашлось, и алтарь оказался всего лишь небольшой мраморной площадкой, к которой сходились две лестницы, симметрично огибающие правую и левую стороны зала, словно крылья или чьи-то заботливые объятия.
Лестницы начинались примерно в трех человеческих ростах от пола, отходя от галереи, полупоясом проходящей по стенам кумирни. Две тропы, спускающиеся с неба на землю… Но странник оказался всего один. Он, а вернее он-она, появился наверху левой от входа лестницы, и немногочисленные молельщики, вошедшие в кумирню вслед за нами, затаили дыхание, превратив тишину зала в благоговейное молчание.
89 
