Последние отзывы

  13  

У губарей дача Варшавского Договора была известна под нехорошим именем «Коммунизм». Трудно сказать, отчего ее так окрестили, то ли из-за плаката при въезде на дачу, а может быть, за красоту этого места; а еще, может быть, за то, что сказочная красота и прелесть, таинственность и обаяние тут так тесно переплетались с ежедневным, унижением людей, за органическую близость красоты и дерьма.

А дерьма было слишком много.

– Глубока ли яма? – интересуется узбек – военный строитель.

– А до центра земли.

– Так можно же было трубу сделать и соединить с городской канализацией!

– Это у них такая система просто для безопасности придумана, а то вдруг какая секретная бумага упадет, что тогда? Враг не дремлет. Враг все каналы использует. Вот и придумана здесь замкнутая система, чтоб утечки информации не было!

– Ни хрена-то вы, братцы, не понимаете, – подвел резюме щуплый артиллерист, – такая система придумана просто для сохранения генеральского экскремента, ибо он тут очень калорийный, не то что у нас с вами. Каков стол – такой и стул! Если бы какому-нибудь Мичурину дали столько первосортного экскременту, так он бы нашу родину в веках высокими урожаями прославил!

– Хватит болтать! – прервал дискуссию конвойный.

Хорошо, когда тебя конвоирует свой брат танкист. Жизнь совсем не та. Он, конечно, знает, что если кто заметит поблажки со стороны конвоя арестантам, то конвойный после смены займет место на губе вместе с теми, кого он только что охранял. И все-таки свой брат танкист – это куда лучше, чем пехота или авиация. Еще неплохо, когда охрану несут и не свои ребята, но опытные – третий или четвертый курс. Те хоть и не свои, да уж на губе хоть разок да посидели. Те понимают, что к чему. Хуже всего, когда охраняют сопляки, да еще и чужие. Первогодки всегда дурные и свирепые. Они инструкции понимают дословно. Именно один из таких и достался сегодня.

Высокий, мордастый, по заправке видно – первогодок, да еще все у него новое: и шинель, и шапка, и сапоги. У старослужащего так не бывает. У него что-нибудь одно может быть новым: или шинель, или сапоги, или ремень. Если все новое – значит желторотый. А эмблемы у него войск связи. В Киеве это может означать Киевское высшее инженерное радиотехническое училище – КВИРТУ. Их в Киеве иначе как квиртанутыми никто и не называет.

Квиртанутый, кажется, начинает выходить из себя. Пора, значит, и за работу.

Итак, начали трудовой день в коммунизме. Один дерьмо насосом качает, остальные четверо таскают вонючую жижу в генеральский сад. В напарники мне попался тот самый щуплый курсант-артиллерист, самый опытный из нас. Работа была явно не по силам ему. И когда мы тащили груженые носилки, он весь краснел и кряхтел – казалось, вот-вот не выдержит. Помочь ему я не мог ничем, сам-то тащил еле-еле за свои ручки. Грузить меньше мы не могли, потому что вторая пара сразу поднимала шум, а конвойный грозился доложить, кому следует.

Парня, однако, надо было поддержать, если не делом, то хоть словом. При груженых носилках это было абсолютно невозможно, но на обратном пути вполне. Да и уходили мы метров на триста от зловонного люка и от конвойного, так что говорить было возможно.

– Слышь, артиллерия, тебе еще сколько сидеть? – начал я после того, как первые носилки мы вывалили под развесистую яблоню.

– Все, я уже отсидел, – вяло ответил он, – если только сегодня ДП не схлопочем.

– Счастливый ты! – искренне позавидовал я. – Слышь, бог войны, а тебе до золотых погон много еще?

– Все уже.

– Как все? – не понял я.

– А так, все. Приказ уж три дня как в Москве. Подпишет министр сегодня, вот тебе и золотые погоны, а может, он завтра подпишет, значит, завтра я офицером стану.

Тут я еще раз ему искренне позавидовал. Мне-то еще год оставался. Еще один год гвардейского танкового училища. Год – это настолько много, что я еще в отличие от многих своих друзей не начал отсчет часов и минут до выпуска; я в тот момент только дни считал.

– Счастливый ты, артиллерист, с губы прямо в баньку да на выпускной вечер. Везет же людям!

– Если ДП не получим, – мрачно перебил он.

– В этом случае амнистия положена.

Он ничего не ответил, может быть, оттого, что мы приближались к мордастому конвойному.

Второй рейс для артиллериста оказался значительно труднее, чем первый, он еле доплелся до первых деревьев, и пока я опрокидывал носилки, он всем телом привалился к корявому стволу.

Парня надо было поддержать. Два козыря я уже бросил впустую: ни близкий выпуск из училища, ни близкое освобождение с губы его совершенно не обрадовали. У меня оставалась единственная надежда поднять его душевное состояние на должный уровень. Я решил подбросить ему мысль про светлое будущее, про коммунизм!

  13