Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
85 
Когда меня будят на рассвете после ночи в холодном лесу, я всегда становлюсь очень злым. Не знаю почему. В глотке моей скапливались самые грязные ругательства, и я посматривал по сторонам, на чью бы голову их высыпать. Но встретившись глазами с первым попавшимся солдатом, я сдержался. В глазах его было, пожалуй, больше злобы, чем в моих. Грязный, небритый, нестриженый, много недель не видавший горячей воды, автомат через плечо и полные подсумки патронов. Поди задень его сейчас – убьет не задумываясь.
Офицеров собрали на совещание. Начальник штаба полка объявил боевой приказ, согласно которому наша дивизия срочно передавалась из 38-й армии Прикарпатского фронта в 20-ю гвардейскую армию Центрального фронта. Нам предстояло совершить многосоткилометровый марш через всю страну и к вечеру развернуться севернее Праги для прикрытия войск 20-й гвардейской армии. Всю гусеничную технику: танки, тягачи, тяжелые бронетранспортеры – было приказано оставить на месте, а двигаться налегке, используя только колесные машины.
Приказ был совершенно непонятен, в том числе и начальнику штаба, получившему его свыше. Но времени на дискуссии не было. Колонны вытянули быстро, сигнал готовности – белые флажки начали появляться над командирскими люками (радиосвязь при перемещениях войск запрещена). Наконец, белые флажки появились над всеми машинами. Сигнальщик головной машины покрутил флажком над головой и четко указал на Запад. Мы снова двинулись в неизвестность.
Тем для тревожных раздумий было достаточно. Если силу танков принять за единицу, то в сравнении с этим мотопехота – ноль. Но именно тот ноль, который из единицы делает десятку. Танки и мотопехота во взаимодействии – несокрушимая сила. Сейчас мы на бешеной скорости неслись на наших «гробах на колесах» по стране, бросив свои танки. Без них, без этой единицы, мы превращались в ноль, хотя и очень большой. Возникал вопрос, кому и зачем это нужно. Более того, мы шли без гусеничных тягачей, то есть без артиллерии. И это окончательно убеждало нас в том, что мы идем не на войну. Тогда куда и зачем? Неужели в районе Праги наших войск недостаточно?
Во время коротких привалов, когда солдаты дозаправляли машины и проверяли их, офицеры, собравшись в кружок, делились худшими своими опасениями. Еще никто из нас не решился произнести вслух страшный диагноз, но в воздухе уже висели два жутких слова «разложение войск».
Ах, если бы чехи стреляли!
В наших полках, особенно прибывших из Прикарпатья, в то время было много офицеров, побывавших в Венгрии в 56-м году. Но ни один из ветеранов не видел в Венгрии и намеков на разложение, которое началось теперь. За освобождение Венгрии Советская Армия платила кровью. В Чехословакии цена была выше. Мы платили разложением. Дело в том, что когда по тебе стреляют, ситуация упрощается до предела. Думать не приходится. Задумавшихся убивают первыми.
В первые дни в Чехословакии все так и шло: они в нас помидорами, мы – из автоматов в воздух. Но очень скоро все изменилось. Была ли это продуманная тактика или стихийное явление, но народ стал к нам относиться совсем по-другому. Мягче. А вот к этому наша армия, выросшая в тепличной изоляции от всего мира, была не готова. Было взаимное, исключительно опасное сближение населения и солдат. С одной стороны, население Чехословакии вдруг поняло, что подавляющая масса наших солдат и понятия не имеет, где и почему они находятся. И среди населения, особенно сельского, к нашим солдатам проявлялось чувство какого-то непонятного нам сострадания и жалости. Отсутствие враждебности в отношении простых солдат породило в солдатской массе недоверие к нашей официальной пропаганде, ибо что-то не стыковалось. Теория противоречила практике. С другой стороны, среди солдат с невиданной быстротой начало распространяться мнение о том, что контрреволюция есть явление положительное, которое жизненный уровень народа повышает. Солдатам совсем было неясно, зачем нужно силой опускать такую красивую страну до состояния нищеты, в которой живем мы. Особенно это чувство было сильным среди советских солдат, пришедших в Чехословакию из ГДР. Дело в том, что эти отборные соединения укомплектованы в большинстве своем русскими солдатами. А русский народ в СССР снабжают, по крайней мере, в два раза хуже, чем мой, украинский народ, во много раз хуже, чем народы Средней Азии и Кавказа. Голодные бунты, как Новочеркасский, возникают именно среди русских, а не среди народов Кавказа, где чуть ли не каждая третья семья имеет собственный автомобиль.
85 
