63 
Вряд ли этот Кантор стоит того, чтобы он, в своем стремлении убить его, рисковал еще одним подручным. Но, оставаясь живым, Кантор потенциально опасен. Если он все поймет, ущерб будет невозместимым. А парень он, судя по всему, умный, весь в отца. Рано или поздно один из них догадается, в чем дело.
— Я не могу принять решение, — признался он наконец. — Что вы об этом думаете?
— До сих пор никто не понял, что именно мы искали в галерее. Если он умрет, полиция может задуматься над тем, каковы наши истинные цели.
— Вы правы. Может быть, разумнее попытаться убедить Кантора, чтобы он сам мне это принес. К счастью, я предусмотрителен. Я уже начал небольшую операцию, которая должна навести его на такую мысль. Пару дней назад я встречался с одним из наших друзей в правительстве. Как вы думаете, насколько Кантор любит своего отца?
Собеседник сразу же понял, что скрывается за этим вопросом.
— Замечательно придумано. Вы не перестаете удивлять меня.
— Избавьте меня от вашей лести. У вас есть два дня, чтобы навести порядок, а потом возвращайтесь сюда. Кое-кто не должен разговаривать с полицией. Вы понимаете, о ком я?
— Конечно. Это будет проще, чем с Кантором.
— Отлично. И вот еще, последнее: я советую вам больше меня не разочаровывать. Вы очень дорого заплатите за это, а вы знаете, как мне ненавистно насилие. Не вынуждайте меня поступать наперекор себе.
Не утруждась прощанием с собеседником, мужчина положил трубку. Эта неудача подействовала на него угнетающе.
Он нажал кнопку, спрятанную под мраморной столешницей. Дверь тут же распахнулась, и невозмутимый мажордом поставил перед ним чашку с густой темной жидкостью.
Кофе похож на жизнь — такой же непроницаемо черный. И, как и жизнь, кофе не терпит подделок. Если его правильно приготовить, это будет восхитительный нектар. Но достаточно допустить малейшую ошибку в дозировке, и он утратит всякий вкус или, наоборот, станет чудовищно горьким. Мужчина осушил чашку одним глотком, поставил ее обратно на стол и кончиками пальцев потер виски. С каждым часом его возможности таяли.
Никогда прежде он не чувствовал, что время так безжалостно.
28
Кофе растекся по паркету темной лужей. Отец даже не посмотрел на нее. Он по-прежнему не отводил взгляда от компьютера.
Моим первым побуждением было броситься к телефону: я решил, что у него начался приступ. Но он остановил меня прежде, чем я успел набрать номер неотложки.
— Нет, Алекс, я в порядке.
— Точно? — настаивал я.
— Если я говорю, можешь мне верить.
— Значит, дело в этом человеке? Кто это?
Отец ответил не сразу. Казалось, он колебался, а потом едва заметно покачал головой.
— Призрак... — прошептал он. — Призрак, вернувшийся из ада. Я думал, он мертв.
— Ну, теперь, благодаря Лоле, мы можем быть в этом уверены, — как обычно, непринужденно вмешался в разговор Дмитрий. — И откуда вы его знаете, этого сукина сына?
— Подождите минуточку, — сказал отец. — Я вам что-то покажу. Сейчас вернусь.
Он вышел из комнаты и пошел к себе в спальню. Мы слышали, как он рылся в шкафу, где хранились его личные вещи. Потом он вернулся и поставил перед нами обувную коробку.
— В этой коробке лежит все, что мне удалось тогда спасти. Много раз я собирался это выбросить.
Не переставая говорить, он разрезал бечевку, которой была перевязана коробка, и снял крышку. Мы увидели стопку пожелтевших бумаг. Сверху лежала вырезка из газеты, где крупными буквами было набрано имя моей матери, а за ним следовали слова «террористка» и «варварство». Я отвернулся, чтобы не видеть этого беспощадно жестокого приговора.
Но содрогнуться меня заставили не обвинения в адрес матери, не их чудовищность, а ужас, стоявший за ними. Мало того, что мать оставила меня сиротой, она еще и убила самым гнусным образом двадцать человек, в том числе двух детей моложе десяти лет.
Одиннадцати повезло: они умерли на месте, от ударной волны или от осколков металла, разлетавшихся во все стороны. Еще девять человек отдали Богу душу после долгой агонии на больничной койке.
В радиусе десяти метров вокруг моей матери не выжил никто. Большинство пассажиров лишились одной или двух конечностей, их потом находили в обломках автобуса. Многие были обезглавлены.
Судебно-медицинские эксперты насчитали в среднем по пятнадцать ран на каждом теле. Некоторые трупы даже не предъявлялись для опознания близким, сразу после аутопсии их положили в герметично закрытые гробы.
63 
