Все это заметил бы внимательный наблюдатель.
Но этот случайный прохожий хотел успеть на автобус в сторону дома. Теперь он дремал, уложив голову на плечо соседу.
Была суббота, час ночи.
Кристиане этим вечером вернулась домой. Она была возбуждена, как обычно с ней бывало, когда она возвращалась к маме после долгого отсутствия. Угомонилась только около полуночи. Ингвар отправился в спальню чуть позже. Он даже не предлагал Ингер Йоханне ложиться спать. Они не смогли поговорить толком в этой суматохе — Исак просидел у них допоздна.
Ингер Йоханне понимала, что бессмысленно злиться на Исака, но ничего не могла с собой поделать. Ее раздражала его беззаботность, беспечная уверенность в том, что он ведет себя правильно, что он желанный гость и у них нет других дел, кроме как кормить его и разговаривать с ним каждый раз, как он привозит Кристиане. Так и сегодня он, громко топая, бегал по дому и играл с Кристиане в супермена, не задумываясь над тем, что мешает спать Рагнхилль, которой едва исполнился месяц.
— Ты должна радоваться, — сказал Ингвар со смирением в голосе, прежде чем лечь спать. — У Кристиане хороший отец. Он... многое себе позволяет, но он любит ребенка. Будь великодушной.
Возможно, Ингвар сам был виноват в том, что она не могла снисходительно относиться к Исаку. Это Ингвар, ее нынешний муж, должен был установить границы дозволенного поведения для Исака. А то бывший муж каждый раз радостно хлопал по спине своего преемника, который был вдвое больше и сильнее, и угощал его теплым пивом — Исак завел привычку приносить с собой, когда он возвращал Кристиане, упаковку баночного пива вместе с пакетом одежды Кристиане. Одежда всегда была нестираная, а косметичку с ее туалетными принадлежностями он обычно забывал.
— У меня же есть холодное пиво, — каждый раз улыбался Ингвар и каждый раз пил предложенное теплое.
Ингер Йоханне не считала Ингвара слабым человеком, однако в этой ситуации он был слишком уступчив.
Она резко встала с дивана.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил Ингвар.
Она остановилась и пожала плечами:
— Ничего. Ложись.
Муж был одет в растянутый свитер и серые спортивные штаны, которые ее давно раздражали. На Рождество она подарила ему темно-синий домашний костюм «Найк» — он так и лежал в шкафу.
— Ложись спать, — резко сказала она и пошла на кухню.
— Мы должны положить этому конец, — заявил он. — Не можешь же ты злиться на меня каждую вторую пятницу. Мне это не нравится.
— Я не злюсь, — отозвалась Ингер Йоханне, включая воду. — Если я и обижена немного, то на Исака. И давай не будем об этом!
И они не стали. Ингвар вышел в коридор, услышал, как она наливает воду в стакан, пьет большими глотками, ставит стакан в посудомоечную машину — громче, чем обычно. Потом наступила тишина. И тут раздался голос Ингер Йоханне:
— Может, поработаем немного?
Он кротко улыбнулся и схватил ее за руку, когда она проходила мимо, направляясь ко второму дивану. Она позволила ему задержать ее на несколько секунд, а потом освободилась.
— Ручка в глазу, — медленно проговорила Ингер Йоханне, зарываясь в подушки. Она так устала, что ей нужно было сделать усилие, чтобы проявить хоть какой-то интерес. — Символично.
— Даже слишком, — кивнул Ингвар, всматриваясь в лицо жены: ему казалось, что сейчас она заснет на полуслове. — И впервые мы можем говорить о том, что у жертвы есть враги. У Вибекке Хайнербак были недруги и один-два политических противника. Фионе Хелле завидовали и немного злословили у нее за спиной, Вегард Крог ссорился со всеми и всегда. Его не любили. И из-за того, как он себя вел, и из-за того, что он писал. Наверное, особенно из-за последнего.
— Знаю я таких людей! — вспылила Ингер Йоханне. — Они крутые, пока сидят дома за компьютером, и тут же превращаются в робких и трусливых, когда оказываются лицом к лицу с теми, кого оклеветали. Если только предварительно не напились до полусмерти.
— Как бы там ни было, с ним обошлись до крайности жестоко, — пробормотал Ингвар. — У нас осталось вино? — Она кивнула и плотнее закуталась в плед. — Мне тоже такой человеческий тип хорошо известен. — Он поставил на журнальный столик полный бокал. — Ты хочешь чего-нибудь?
Она покачала головой.
— Такие люди сводят на нет любое обсуждение, общественную дискуссию. В этой стране совершенно невозможно... — Ингер Йоханне испугалась своего голоса — в нем звучали истерические нотки — и уже потише продолжила: — Спорить, доказывать что-то — невозможно. По крайней мере, в газетах. Журналисты заняты поисками красивых формулировок и оскорблением своих противников, а не обсуждением проблемы. Никого не интересует чужая точка зрения и мнение оппонента.