49 
К сумеркам огромный обоз втянулся на стоянку, заранее подготовленную ушедшими вперед мужчинами. Издалека сотни костров делали берег озера похожим на богатый торговый город, стоящий на оживленном караванном пути. Женщины и дети, уже привыкшие ночевать каждый раз на новом месте, расходились по племенам и родам, снимали с волокуш и развязывали узлы, стелили шкуры и войлочные подстилки, накидывали на плечи теплые плащи, подходя к очагам, на которых уже запекались на толстых бронзовых вертелах целые бараньи и козьи туши, подсаживались к мужьям или братьям, доверчиво прижимаясь к сильным плечам.
Здесь не было различия на своих и чужих – проголодавшийся путник мог подойти к любому огню, срезать себе пару ломтей горячего мяса, приложиться к кувшину с прохладной озерной водой. Кто-то оставался у новых знакомых, кто-то отправлялся дальше искать своих. Хотя в этом огромном лагере, скрепленные единой целью, своими были все.
Князья сидели наравне со всеми – у общего огня, на обычной подстилке, срезая мясо с кабаньей туши и запивая угощение чуть подслащенной медом водой.
– Сеяться этим летом уже поздно, – задумчиво отметил Словен. – Придется до следующего года хлеб поберечь, без лепешек и блинов людей до весны оставить. На озере рыбы запасти нетрудно, да токмо тоже время надобно. Солить ее, коптить. Погреба для припаса копать. Опять же, дома ставить надобно, печи класть. А ну зимы тут суровые? Вымерзнут все.
– Да что ты все зудишь и зудишь! – не выдержав, вскочил Рус. – Ну хочешь – ставь здесь город! Вот прямо здесь и ставь! Ну и ладно, что по весне его половодье унесет, а в жару остатнее топью всосется – ставь! Ты старший, я тебе не указ! Ставь! Я тебе запрещаю, да? За руки хватаю?!
– Нет, не хватаешь, – тихо ответил Словен. – Ты тоже прав, на болоте жить нельзя. Чай, не криксы мы ночные, не водяные мокрые. Да токмо где оно, место сухое? Сапоги не стопчем, ищущи?
– И что делать? Ты чего предлагаешь?
– Ничего, брат. Я думаю.
– А про себя ты думать не можешь?
– Не могу, брат. Я хочу знать твое мнение.
– Какое мнение? – уселся обратно Рус и запихнул в рот уже давно отрезанный, но так и не съеденный шмат мяса, наскоро прожевал, проглотил. – Ты согласен, что нельзя на болоте город ставить? Согласен. Здесь болото? Болото. Так о чем говорить?!
– Озеро большое, наверняка рыбное. Леса в достатке. Можно ладьи строить, снасти ставить. На первое время всяко голодными не останемся.
– Брат, – тихо зарычал Рус. – Ты себя-то сам слушаешь? Чав-чав. Мокро. Хлипко. Болото.
– Да я ничего, – проговорил Словен. – Я так, думаю.
– Думай, – кивнул Рус. – Но только мне ничего не сказывай. Меня нет. Я сплю. Ночь, сплю. Все…
И он действительно отвалился на спину, прикрывшись черным шерстяным плащом.
– А ведь здесь, сколько помню, равнина вокруг, – почесал кончик носа князь. – Округ озера, наверно, везде подтоплено, подхода хорошего нет. Прошлого дня, помнится, мы мимо реки полноводной шли. Что, если к ней вернуться? Берега там, конечно, низкие, но не топь. До озера половина поприща, под парусом не расстояние вовсе. И угодья рыбные рядом будут, и гнус донимать не станет, и крепость не утонет.
– А красивая река была, просто жуть, – сел на подстилке Рус. – Красивая, как твоя жена, правда? Жена у тебя, брат, красавица. А давай, брат, именем ее реку назовем. Шелонь… Разве плохо?
– Да, в общем, хорошо, – усмехнулся Словен.
– Так и назовем, – ободрился Рус. – Назовем, брат. Река сия отныне Шелонь именоваться станет. А теперь во-он туда взгляни. Повозку крытую видишь? Там твоя жена-красавица по тебе скучает. Так ты иди и весть эту радостную ей и молви. Но только ей, а не мне, очень тебя прошу. Не говори мне больше ничего, брат. Хотя бы до утра, ладно?
– Княже… Княже… Княже…
– М-м… – сонно перевернулся на спину Рус, чуть стянул плащ, открывая лицо, покосился на охотника. – Тебе чего?
– Брат твой где, княже? С утра ищем.
– А щас что? – Рус зевнул и посмотрел по сторонам.
Над стоянкой стлался по земле густой влажный туман. Белое небо давало достаточно света, чтобы можно было различить лицо близкого собеседника, угли в кострище, кости на вертеле, однако солнце еще не поднялось, и говорить про утро было несколько рановато.
– Так чего тебе, Скилур? – недовольно сморщился князь и передернул плечами.
– Брата твоего найти не можем.
– Так он в повозку утром уходил, к жене своей.
49 
