Особенно,... 
99 
– Позовите Бриджит, – сказал я. – Бриджит! Она мне поможет.
Но женщина снова заговорила со мной по-испански и даже спела колыбельную песенку. Думаю, я все же заснул, а не потерял сознание. Утром я услышал еще один мужской голос; он показался мне суровым, почти сердитым. Пришедший о чем-то разговаривал с женщинами и первым мужчиной. Потом он стал задавать мне вопросы, но я ничего не понимал и не мог ответить. Внезапно он с силой ткнул чем-то в мою больную ногу, и я вскрикнул. Наверно, мой крик только подтвердил его худшие опасения. Мужчина вздохнул и вышел.
Потом меня накормили вареными бобами, дали воды, молока и снова выкупали. Вытерев меня каким-то тряпьем, меня укрыли одеялом. Одна из женщин все время что-то говорила мне; ее голос успокаивал, утешал, хотя я по-прежнему не понимал ни слова. Больше того, я ее почти не слышал – я то впадал в забытье, то снова приходил в себя. В один из таких моментов я услышал, что вернулся сердитый мужчина. Кажется, он привел с собой еще несколько человек. Я по-прежнему балансировал на грани между бредом и явью; я ничего не видел, но мои уши уловили произнесенное несколько раз слово «medico».
– Мне нужна Бриджит. Позовите Бриджит, она прекрасная сиделка. Позовите ее, прошу вас… Я хочу ее видеть. Бриджит ухаживала за Энди, и он поправился. Правда, потом он все равно умер, но не поэтому… Мне нужна Бриджит, позовите ее скорее…
Ко мне подошел сердитый мужчина. Сейчас, впрочем, его голос звучал совсем не сердито, а напротив, был мягким и добрым.
– Все о'кей, – сказал он по-английски.
Я попытался открыть глаза, и на секунду или две мне это удалось, но вокруг все расплывалось, и я видел только бесформенные движущиеся тени. Сильные руки прижали меня к койке и сняли с меня одеяло. Под одеялом на мне не было никакой одежды, и, смутившись, я попытался прикрыться, но чужие руки крепко удерживали меня, не давая пошевелиться. Я почувствовал, как мне в рот льют крепкое бренди. Я уверен, что это было именно бренди; я узнал вкус… Но где, черт побери, они взяли бренди? Когда мне разжали зубы и вставили между ними крепкую деревяшку, я догадался, что они задумали. Я завопил и попытался сопротивляться, но меня держали слишком крепко. Минуту или две я боролся, но потом успокоился и покорился неизбежному. Мои плечи удерживал первый мужчина – тот, который спорил с женщинами. Сейчас он целовал меня в лоб и, наклонившись к моему уху, шептал мне что-то по-испански. Все будет хорошо, понял я, все будет о'кей. Только пусть я буду храбрым, и все будет хорошо.
Сердитый мужчина тоже пытался успокоить меня на ломаном английском:
– Пожалуйста, не волноваться. Я будет быстро.
Старшая женщина объяснила мне, что и как будет. Она говорила медленно; чувствовалось, что она подбирает самые простые слова, и хотя я по-прежнему ничего не понимал, ее голос и ласковый тон помогли мне взять себя в руки.
– Si, si, – сказал я и кивнул, чтобы показать, что я готов. В ответ раздался одобрительный гул голосов. По-видимому, я лежал в какой-то очень маленькой хижине, и все эти мужчины и женщины стояли совсем рядом, так что я чувствовал тепло их дыхания. Сжав деревяшку зубами, я еще раз кивнул. Теперь я действительно был готов.
Они воспользовались обычной ножовкой, впрочем, предварительно заточив ее как следует. Почувствовав, как пила вошла в мою плоть чуть выше лодыжки, я испытал огромное облегчение – я-то боялся, что мне отхватят ногу по колено. Вся операция заняла меньше двадцати минут, а сам процесс ампутации – около двух. Что еще делал с моей ногой врач, я не знаю, знаю только, что он остановил кровь, зашил рану и успокоил болящие нервные окончания. Потом мне дали какое-то сладкое питье и велели спать, и через несколько минут я действительно уснул.
На следующее утро я смог открыть глаза. Я увидел, что лежу в хижине с соломенной крышей и утоптанным земляным полом. Политый водой и чисто выметенный, он, однако, вряд ли был стерильным, да и сама хижина совсем не походила на палату реабилитационного отделения, куда обычно кладут больных, перенесших серьезную хирургическую операцию. Правда, у меня была воля к жизни, но никакая воля не может заменить антибиотики – это может засвидетельствовать любой безвременно скончавшийся адепт «Христианской Науки» [40].
Впрочем, если доброта чего-то стоит, то я был окружен ею в полной мере.
Старая женщина была страшна как смертный грех. Женщина помоложе – ее дочь – тоже не отличалась красотой: как говорится, яблочко от яблони недалеко падает. Обе они, однако, были так добры и так обо мне заботились, что я от всего сердца полюбил обеих. И мужчину я полюбил тоже. Все трое что-то рассказывали о себе, о деревне, в которую я попал, и задавали множество вопросов, но я по-прежнему не понимал ни слова и не мог им ответить. Я сообщил только, что меня зовут Майкл, а они назвали свои имена: мужчину звали Педро, молодую женщину – Марией, а ее мать – Хасинтой.
99 
