49 
— Ты не ангел, княже, — не выдержав, вскочил и повернулся к нему царь. — Ты бес, ты бес бесстыжий!
— А скажи мне, великий государь, что за вера держится в царствии Польском, коему в руки ты отчизну свою с такой легкостью бросаешь? Ась, не слышу? Что за вера в царствии, где православных зимой под лед спускают, коли от Иисуса Христа не отступятся, летом собаками травят, где храмы и монастыри православные разоряют и опосля схизматикам поганым отдают? Ну, ответь мне в храме Божьем, что с верой твоей, верой отцов и дедов твоих станется после бегства твоего? Что скажешь ты Господу своему на Страшном суде, когда спросит, зачем отдал народ свой православный на поругание неверным, зачем допустил истребление веры истинной на земле, на которую править самим Богом помазан был?
— Чего ты хочешь? Чего ты хочешь от меня, исчадье ада? Ты хочешь крови? Ты хочешь крови человеческой?
— Тебе ли бояться крови, правитель всея Руси? Вспомни, по Казани мы шли по колено в крови. По гибель тысяч мучеников принесла свободу сотням тысяч невольников. Разве это грех — нести людям свободу? Разве это грех — отдавать живот спой за веру и Отечество?
— Ты не понимаешь, ты ничего не понимаешь, князь! — схватился за голову Иоанн. — Это не битва с врагом! Это не освобождение невинных! Это резня всех против всех! Сын на отца, брат на брата, христианин на христианина! Все! Все! Ты понимаешь, бес, все до единого! Все, кто только живет на этой земле, ополчились против меня! Глинские, Тюфякины, Одоевские, Шеины, Охлябины, Пронские, Булгаковы, Сидоровы — все бегут! Все бегут прочь от воли моей, дабы к ратям Сигизмундовым примкнуть, дабы с ляхами вместе на землю русскую прийти и меня в могилу затоптать до самой преисподней!
— Не одними князьями земля русская держится, государь! — невозмутимо возразил Андрей. — Все богатство, что на ней есть, руками простых людей выстроено. Хлеб, что едим, руками смердов простых выращен. Мечи и пищали наши черными сотнями кованы. И люд простой любит тебя, ако самого Господа. Любит за избавление от тягот воеводского кормления, за право в судах земских наравне с воеводами сидеть и за правду бороться. За право старост губных самим избирать, из людей честных и совестливых. За право в служивое сословие переходить, коли жизнь обыденная скучна, за избавление от набегов татарских, за земли новые непаханые, за реки, для торга свободные.
Что тебе князья, государь? На каждого князя недовольного сто детей боярских найдется, что за тебя без сомнения на любую муку пойдут.
— Напрасно стараешься, Андрей Васильевич, — устало покачал головой Иоанн. — Нечто не знаю я о пользе деяний сих? Нечто неразумен я был, когда сии указы издавал? Для того и старался, дабы облегчение народу своему принести. И ощущал благость единения, когда одним порывом люд русский со мною в походы на Казань и Полоцк шел, когда присоединению Сибири и Астрахани радовался. Ныне же былого единства нет более. Рать моя не токмо из стрельцов и опричников собрана. Она, Андрей Васильевич, еще и из бояр собрана, из князей удельных. За каждым князем сотни холопов оружных, а за многими и тысячи. Тот же Михайло Воротынский, товарищ твой, двенадцать тысяч ратников в ополчение приводит. Не мне все эти витязи служат — князьям и боярам своим. Не мою волю исполняют — волю удельного боярина своего. Как же могу пойти я супротив их воли? Как принудить делу государеву, православию служить? Коли все они смерти моей возжелали, так что я сделать могу? Избранных бояр своих и стрельцов супротив земства служивого послать? Приказать русским людям русских резать, христианам православным в единоверцев стрелять? Зачем мне такое царствие кровавое нужно, князь? Уж лучше я сам в обители скроюсь, подданных своих от греха освобожу, Русь свою от большой крови избавлю. Ступай, княже. Отринула меня моя держава, и я ныне от нее так же отступаюсь. Кончилось мое царствие, Андрей Васильевич. Все!
Иоанн, давая ясно понять, что разговор окончен, поворотился к Андрею спиной и снова опустился перед алтарем на колени.
— Князья тебе изменяют и бояре, — тихо произнес Зверев. — Люди же простые верят тебе, любят, служат честно. Их-то ты за что караешь? Предаешь за что?
На людей простых я зла не держу, любовь к ним испытываю не меньшую, от всей души благословляю и их благословения прошу, — так же тихо и покойно ответил царь. — Отречением своим я лишь бояр и князей караю, на них грех измены и предательства помазанника Божьего. Простой же люд к сердцу моему близок, и его я отречением своим лишь от греха великого спасаю, от мук телесных и смертоубийства избавляю. И да простит меня Господь.
49 
