Мысль эта, как электрическая лампочка, осветила все в ее голове. Самая дорогая вещь — это подарок, который он потом крадет. Вот почему он дождался возвращения Софи Вагнер домой. Если бы он охотился лишь за ее пожитками, он мог бы послать за ними сообщника, пока сам спит с ней за границей. Но он ждал. И, вероятно, потому, что подаренное им ей в Санкт-Петербурге и было ценнее, чем то, что оставалось в квартире.
Она потянула саквояж к себе на колени и лишний раз восхитилась замечательным качеством работы, мягкостью кожи, безукоризненностью швов. Она провела ладонью по мягким бокам. Прикосновение к коже. Не в этом ли была суть? Обдумай это, Анна. Подумай еще раз.
Она, как и Софи Вагнер, встретилась по объявлению с незнакомцем, выдававшим себя за консультанта-искусствоведа, который в действительности был просто мошенником.
Она открыла саквояж, ощупала внутренность. Даже и внутренние швы были верхом совершенства, истинное чудо ручного производства в век дешевых одноразовых поделок.
Обман. Искусство кражи. Присвоение тебе не принадлежащего и извлечение из этого выгоды.
Она просунула руку поглубже, почти на самом дне нащупала аккуратно завернутую деревянную лошадку. Кожаное дно саквояжа было прочным, увесистым, а сам саквояж — довольно объемистым, хоть и вполне соответствующим нормам провоза ручного багажа.
Искусство кражи. Или, чтобы быть точным, кража искусства. Два романа в двух разных местах. Санкт-Петербург и Тоскана; первое — город, где все ломится от предметов искусства и где власти — свежеиспеченные гангстеры, так и норовящие сбыть с рук великое наследие первому же, предложившему хорошую цену; второе — область, так набитая старинными произведениями, что их даже переписать все и то затруднительно, уж не говоря об их охране. Задача лишь в том, чтобы правильно подобрать ценителя искусств и цену, а единственная трудность — снять произведение со стены или вынести на свет божий и без осложнений вывезти из страны.
Она ощущала тяжесть саквояжа на своих коленях. Вспомнилось, как она в первый день ехала в такси из Флоренции в Фьезоле, держа на коленях свою старую нейлоновую дорожную сумку; тогда стояла жара, и одеждой она прилипала к сиденью. Сейчас было прохладнее, но все-таки багаж казался тяжелее прежнего. Однако вещей с тех пор у нее не прибавилось. Никакой дополнительной тяжести — весит сам саквояж. Просто до оскорбительности, все равно как сделать подарок, чтобы потом его отнять.
Поезд начал сбавлять ход, и радиоголос объявил, что они подъезжают к Ареццо. Она с трудом поднялась, обхватив саквояж, и в обнимку с ним, пошатываясь, вывалилась на платформу. До посадки на Флоренцию у нее около сорока минут. Сколько времени требуется, чтобы вторично освежевать свинью?
В конце концов она направилась в отель, потому что кабинки в уборной были слишком тесными, вокзальный зал ожидания — слишком людным, и ей не пришло в голову другого места, где ее не потревожили бы. Она взяла номер на ночь. Объяснила, что у нее выкрали бумажник, и у нее не осталось других денег, кроме ассигнации в сто тысяч лир, которую она и выложила перед портье, однако, по счастью, она захватила с собой и неприкосновенный запас английских денег — на всякий случай — сумму, зашитую в дно саквояжа. Все, что ей требуется, это нож или ножницы, и она достанет деньги. Трудно было сказать, верит ли ей портье. Она махала руками перед его носом, демонстрируя неповрежденные кисти, что должно было свидетельствовать об отсутствии поползновений резать себе вены. Без сомнения, ему на его веку доводилось слышать истории и почуднее. Она отнесла саквояж и ножик наверх в номер, и там, надрезав свиную кожу, вскрыла днище саквояжа.
Дома — Воскресенье, днем
Пол отбыл в середине дня, подбросив нас к метро, так как мы направлялись в центр. Мне показалось это предпочтительнее еще одной серии долгих прощаний. Он сказал Лили, что отправляется на деловую встречу, и обещал вернуться не позже вечера в понедельника. Он с большим жаром уверял ее в этом. Не знаю, что она подумала, но обняла она его через спинку сиденья очень крепко.
Мы доехали до Вестминстера и по набережной пешком добрались до галереи Тейт. На улице было жарко, людно и потно. По Лондону бродили толпы туристов, подобно Анне сжимавших путеводители и зашитые в пояс кошельки, людей, жаждущих приобщиться к культуре и втайне мечтающих о вечной жизни. В галерее Тейт было полно народу — ее наводняли воскресные поклонники прекрасного, — однако Лили знала, чего хочет. Как завсегдатай, она сразу рванула к Детской тележке, оформленной в виде пестрой чайной вагонетки из «Атриума». Там ей вручили пластиковый поднос с ножницами, инструкциями и стикерами; нагруженные всем этим добром, мы, как проходящие сквозь стену из «Синего Питера», сделав финт, рванули вперед в поисках полотна, способного вдохновить нас на изготовление собственного высокохудожественного коллажа.