108 
Ильмо быстро идет по улице. Время от времени на него натыкаются, узнают, обнимают за плечи, хватают за руки. По большей части молодежь, парни и девушки. Те, кто постарше, осмотрительно держатся подальше от того, кого предок присудил отдать Похъёле.
— Это же Ильмо! Эй, иди сюда…
— Расскажи еще раз, как убивал упыря!
Ильмо молча проходит дальше. Он видит, что с ним уже простились — будто по улицам бродит лишь его призрак, а он сам ушел на север, в темноту. Он и раньше чувствовал себя чужаком в собственном роду. Зато теперь, после приговора «предка», наконец пригодился родичам — как искупительная жертва. Что бы там Ахти ни болтал о подвигах, а Вяйно — о воле богов, все же понимают — один человек ничего не может сделать против Похъёлы.
…Только что они сидели и спорили в избе Куйво, да так ни до чего путного и не договорились. Вот Ахти с горящими глазами — хоть сейчас в Похъёлу, только дайте лыжи и меч; молчаливый Йокахайнен, который все посматривал на Вяйно, силясь понять, что затевает его новый учитель. А Вяйно спокойно и обстоятельно рассказывал то, что узнал от богини и разведал сам: о сампо — волшебной мельнице, исполняющей желания; о похъёльцах, покусившихся на основы мира; о предсказании, которое, оказывается, указывало на него, Ильмаринена.
— …Хозяйке Похъёлы было предсказано, что сампо отберет у тунов человек из рода Калева. Есть все основания предполагать, что речь идет о тебе, Ильмо.
— Повезло же! — не удержался Ахти.
— Повезло так повезло, — саркастически пробормотал Ильмо. — Как покойнику.
А сам вспомнил — и верно, похъёльская чернявая колдунья, сестрица убитого Рауни, несколько раз называла его «героем» и допытывалась, что в нем особенного. Можно подумать, будь он героем, он бы ей сказал. Но почему же не спросил, растяпа: а чем вас, похъёльцев, так тревожит рождение «героя», что вы послали царевича его убить?
— Ясно одно, — закончил Вяйно. — Сампо ни в коем случае не должно оставаться в руках тунов. Каждый лишний день прибавляет могущества Калме и приближает войну богов, которая может разрушить этот мир. А ты, Ильмо, единственный, у кого есть шанс ее предотвратить.
— Чепуха! — убежденно сказал Ильмо. — Даже слушать не хочу. Если это такое важное дело, пусть боги сами его и решают.
— Воля богов, — тихо сказал Йокахайнен, — не обсуждается.
— И воля предка! — добавил Ахти. — Если бы прародитель моего рода вынырнул из Кемми и послал меня хоть в Маналу, я бы пошел не раздумывая. Кстати, возьмешь меня с собой в Похъёлу?
— Да что вы как сговорились? Какой еще предок? Не знаю, что там за разноцветная лягуха выныривала из реки, но Калева — вот он, сидит рядом с нами!
— Не кощунствуй! — строго сказал Вяйно. — «Лягуха» — это водяница Велламо, моя первая жена и праматерь твоего рода. Люди рода Калева в родстве с лягушачьим племенем. Ты это и сам не хуже меня знаешь. Детство я провел на дне морском и, прежде чем переродился в человека, был таким же, как она. Поэтому обитатели вод благоволят моим потомкам. А если тебе нужно слово праотца, изволь: я полностью согласен с Велламо.
— Но кто я такой? Я же ничего не смогу!
— У богов есть мнение, что сможешь. В любом случае, — закончил Вяйно, — лучшего выхода я не вижу.
— А вы с богами посоветуйтесь и поищите другие варианты, — дерзко посоветовал Ильмо и вышел из избы, хлопнув дверью.
Толпа расступается перед Ильмо, звуки отдаляются, огни гаснут. Теперь уже родичи кажутся ему темными призраками, отделенными от него невидимой стеной. На дворе теплая ночь начала осени, почему же Ильмо кажется, что из леса и с реки, из-за круга костров, подбирается мороз? Вот навстречу вереницей бегут женщины и подростки с охапками еловых лап в руках — порадовать предков трескучим костром, что разведут перед камнем, как только на небе покажется Мировая Ось. И предки придут на праздник — в этот день Калма отпустит их из мрачного царства до самого рассвета. Со всех сторон суета, мельтешение, пляска огней. А за околицей на многие дни пути — ледяное спокойствие леса, еще более враждебного и чуждого, чем обычно.
«С ума они посходили, что ли? — отстраненно думает Ильмо. — К чему эти еловые лапы? Сейчас же не Йоулу!»
Йоулу — праздник середины зимы. Единственный день в году, когда карьяла чествуют Калму, надеясь откупиться от ее гнева и голода, чтобы род дожил до весны без потерь. Весной и летом молятся богам Голубых полей и их неисчислимым младшим сородичам, невидимо населяющим земли карьяла. Но в самые холодные и темные дни зимы люди вспоминают о владыках Маналы, которые властны над жизнью не тем, что дают ее, а тем, что забирают. Родичи поют, пляшут вокруг костра, жертвуют пиво и овес, славя Калму. Пусть тень, что опускается на земли карьяла холодной зимой, укроет людей от взгляда смерти…
108 
