Колин Карсвелл бросил быстрый взгляд в сторону Джилл Темплер. Она стояла прислонившись к стене и, скрестив на груди руки, в свою очередь внимательно разглядывала подчиненных.
Карсвелл едва заметно усмехнулся.
– Я знаю, моя речь похожа на выступление директора школы, который бранит учеников за то, что кто-то разбил стекло или написал на стене неприличное слово. – Он покачал головой. – Нет, господа, я говорю с вами, потому что вы должны знать, что поставлено на карту. Быть может, информация, которую кто-то передал постороннему человеку, не будет стоить жизни его товарищам, но это не значит, что мы не должны обращать внимание на подобные вещи. Будьте осторожны и всегда думайте, что вы говорите и кому. Что касается человека, который допустил утечку, то я буду рад, если он сам признается в своей ошибке. Это можно сделать сейчас или потом: я пробуду в участке еще около часа, а потом поеду к себе – мой служебный телефон вам известен… – Карсвелл снова усмехнулся. – Я хочу, чтобы этот человек знал: молчание его не спасет. Он перестанет – уже перестал – быть членом команды. Он перешел на другую сторону и стал дрессированной мышью в кармане журналиста, вот только он останется там только до тех пор, пока он будет этому журналисту нужен.
Последняя, заключительная пауза тянулась, казалось, целую вечность. Стояла мертвая тишина – никто не осмеливался ни откашляться, ни вздохнуть. Наконец Карсвелл засунул руки в карманы и наклонил голову, словно разглядывая мыски своих туфель.
– Старший суперинтендант Темплер?… – негромко сказал он. – Прошу вас…
Джилл выступила вперед, и полицейские немного расслабились.
– Пожалуйста, не думайте, что это все! – громко сказала Джилл. – Произошла серьезная утечка служебной информации, и нам надо подумать, что делать с последствиями. Во-первых, никто не должен разговаривать с посторонними на служебные темы, не проконсультировавшись предварительно со мной. Надеюсь, это ясно?…
В ответ раздался согласный гул множества голосов.
– Во-вторых…
Джилл говорила еще долго, но Ребус ее не слушал. Ему не хотелось слушать и Карсвелла, но это оказалось почти непосильной задачей. Речь заместителя начальника полиции произвела на него впечатление – Ребус не мог этого не признать. Особенно удался Карсвеллу образ вредного садового крота, не вызвавший ни одной улыбки, несмотря на всю его очевидную комичность.
Слушая Карсвелла, Ребус все внимание направил на окружавших его людей. Чувства Джилл Темплер и Билла Прайда были более или менее ясны. Для Билла дело о смерти Филиппы Бальфур могло стать превосходной возможностью отличиться, для Джилл это и вовсе было первое расследование в качестве старшего суперинтенданта… Скандал был нужен обоим как зайцу пятая нога. В целом же Ребуса мало интересовало, что чувствуют и чего боятся начальники.
Шивон Кларк была ему гораздо ближе. Речь Карсвелла она выслушала с напряженным вниманием и, возможно, извлекла из нее кое-какие уроки. Это было на нее похоже – она всегда стремилась узнавать что-то новое.
Грант Худ был еще одним человеком, который в случае скандала терял многое, если не все. Его лицо и фигура выражали крайнее уныние, и даже руки он сложил на груди так, словно готовился защищаться от ударов. Положение его было незавидным. В случае утечки информации первое подозрение всегда падало на сотрудников пресс-отдела. Именно они теснее всего общались с журналистами, вращаясь в мире, где неосторожно сказанное слово, пьяная похвальба или дружеский разговор после плотного ужина могли обернуться бедой. Но даже если Грант был ни в чем не виноват, его положение все равно оставалось незавидным. Чтобы минимизировать последствия, Джилл нужен был опытный пресс-секретарь, умеющий подчинить себе журналистов и заставить их плясать под свою дудку, даже если для этого ему пришлось бы раздавать своеобразные взятки в виде обещаний эксклюзивной информации относительно будущих результатов расследования. Грант пока подобным опытом не обладал и, таким образом, становился в лучшем случае бесполезной фигурой, которой можно было легко пожертвовать.
Потом Ребус задумался о том, насколько велик может быть ущерб. Да, теперь Сфинкс узнает то, что он наверняка подозревал с самого начала – что ему противостояла не одна Шивон, но и ее коллеги, которых она держала в курсе событий. Сейчас лицо Шивон ничего не выдавало, но Ребус не сомневался, что она уже раздумывает над тем, как справиться с возникшей ситуацией и продолжить обмен письмами с таинственным Сфинксом… при условии, что он захочет продолжать игру. Упоминание о гробиках с Трона Артура не нравилось Ребусу только потому, что в своей статье Холли назвал Джин по имени, сообщив публике, что она является «постоянно работающим в музее полицейским консультантом по этому делу». Он припоминал, что одно время Холли часто звонил Джин в музей, оставлял сообщения, предлагал встретиться. Может быть, она нечаянно сказала репортеру что-то лишнее?… Полностью такую возможность отрицать было нельзя, но Ребус считал подобное развитие событий маловероятным…