— Отдохнул? — поинтересовался старик, неторопливо раскладывая корешки от проданных абонементов в четыре неравные пачки.
— У меня похитили маму и девушку.
— Повтори, — замер Ворон, все еще не поднимая на него глаз.
— Сегодня у меня похитили маму и невольницу. Ту, из прошлого. Требуют выкуп.
— Как ты мог?! — неожиданно рявкнул старик, со всей силы хлопнув ладонью по столу. — Как ты мог такое допустить?! Ты что, не знал, что от твоей девки судьба всего нашего мира зависит?! Не знал, что судьбу всеобщую в руки свои принял?! Как ты мог это допустить, бродяга безумный!!
— Откуда же я знал? — растерялся от такого взрыва Середин. — У меня оказалась ценная монета…
— Должен был знать! Должен был думать! Коли чаровница твоя в лапы колдовские попадет, мы все прахом земным станем. Рази не ведал ты о сем, рази не думал? — сорвался на старославянскую речь руководитель клуба. — Чем прельстили тебя речи ее? Чем умаслили уста? Чем покорило тело? Нечто разума ты лишился из-за красоты ее, нечто жизни без нее не мыслишь, супругой венчанной на ложе брачное возвести желаешь?
— Да ничем она меня не прельщала! — фыркнул Олег. — Дружинники муромские подарили, вот и увязалась. Невольница это моя. Какая, к лешему, жена? Просто пленница.
— Тогда почему она не умерла? — зловеще прошипел Ворон.
— Умерла? С чего? Почему?
— Нечто не ведаешь ты, нерадивый послушник мой, что от жизни ее судьбы миллиардов смертных зависят? Нечто не ведаешь ты, что смерть ее лишит братьев ключа к вратам Итшахровым? Не ведаешь? Тогда почему она до сих пор не умерла?! — грозно взревел старик, хлопнул ладонями о стол и вскочил на ноги, нависнув над гостем.
— Она ни в чем не виновата, Ливон Ратмирович, — покачал головой ведун. — Ее не за что убивать.
— Миллиарды прочих смертных тоже невинны! Почему ты рискуешь ими ради пустой блажи? Это всего лишь рабыня! Убей! Убей — и мы сможем вздохнуть спокойно. И те, кто владеет знанием, и те, кто пребывает в счастливом неведении. В ее жилах течет не кровь. В ее жилах течет яд, способный спалить всю Ойкумену. Убей ее! Убей, пока она не попала на алтарь.
— Она не виновата, что родилась с разными глазами, учитель, — отрицательно покачал головой Середин. — В ней нет злобы, в ней нет зависти и коварства. Пусть я не пылаю к ней любовью, пусть она всего лишь рабыня, но она тоже имеет право на жизнь и на свой кусочек счастья. Я не позволю ее убить, Ворон. Ты учил меня сражаться с нежитью, а не резать горло безвинным. Поэтому она будет жить.
Олег поднялся со стула и повернулся к двери.
— Стой, бродяга! Остановись и ответь на простой вопрос… Сколько их было?
— Кого? — оглянулся ведун.
— Сколько людей ты убил после того, как сотворил заклятие мертвого змея?
— Не приходило в голову считать, — пожал плечами Середин. — Сотню, наверное. Или две, коли походы ратные приплюсовать.
— Тогда почему ты так беспокоишься из-за всего лишь одной жизни, из-за одной маленькой девчонки?
— Я обманул тебя, Ратмирович, — усмехнулся Олег. — Я не убивал людей. Я уничтожал татей и душегубов, черных колдунов и нелюдей, посягнувших на святую русскую землю. А Урсула — такой же человек, как и мы, Ворон. Разве не ты учил, что каждая человеческая жизнь бесценна?
— Не я, — мотнул головой старик. — Так зачем ты приходил, бродяга? Говори.
— Мама… и Урсула…
— Это я уже понял. Они в чужих руках.
— Нужно ехать, отдавать выкуп. Всего через три часа. Место тати выбрали глухое, я в колхоз Тельмана еще в школе на картошку наездился. Гиблое место. Не отпустят они нас. Какая может быть вера душегубам?
— Дальше, — кивнул Ворон.
— Одному мне не справиться. Что, если Славу и Костика вызвонить? Мороки поставим, глаза отведем. Подойдем к уродам этим, да на мечи всех примем. Сколько их там будет? Пять, десять бандитов? Всего по паре ударов. Они и понять ничего не успеют.
— Вестимо, запамятовал ты, бродяга, что о прошлом разе я тут сказывал. Не воины други твои, не воины. Не перешли они черты, не сдали экзамена последнего.
— Какого? Не хуже меня драться умеют!
— Они не познали вкуса крови, Олег. Ты совсем забыл, каково это — убивать в первый раз. Каково вгонять холодную сталь в тело живого человека, видеть его угасающие глаза, обрывать нить судьбы… Их бы в общий строй, плечо к плечу, да с опытными дружинниками рядом через сечу пропустить, тогда и вера в них появится. А ныне… Тяжко это — кровь проливать, бродяга. Не каждый решается. Что станет с нами со всеми, коли рука у одного из них дрогнет? Коли пожалеет он душегуба в последний миг, коли жизнь его забрать не отважится? Тати ведь, мыслю, не с цветами тебя встречать приедут. Пуля, она ведь зачастую любое мастерство одолеть способна. Нажмет наркоман пьяный на крючок у пистолета — и ты мертвый. Никакая сабля не поможет. Много у меня учеников было, бродяга. Однако же последний экзамен лишь ты за последние полвека сдал. Иных помощников сыскать не могу.