59 
— Куда ни кинь, всюду клин, — пробормотал Середин, опуская саблю. — Влип так влип. А ты не дергайся, тварь. Мне ведь только повода не хватает…
Наконец в дальнем конце площади проявилось некое оживление. Народ заволновался, начал расступаться, и к кибитке решительно подошел стройный, широкоплечий, курчавый бородач с веселыми голубыми глазами, николаевской бородкой, чуть приплюснутым носом и небольшим шрамом поперек лба. Облачен он был в суконную коричневую жилетку с пуговицами из оправленных в золото рубинов, коричневые же штаны, заправленные в невысокие, но тоже изукрашенные дорогими каменьями, сапоги. Только шелковая рубашка, рукава которой были завернуты до локтей, отливала яркой морской синевой. Вслед за князем семенили еще человек десять, одетых не менее богато, но не имевших столь самоуверенного вида.
— Ну, Велимир, кто тут меня из-за пиршественного стола вырвать решился? Кто тут шумит, что василисков нынче на торгу показывают? — причмокнув, поинтересовался он у стражника с копьем.
Тот молча кивнул в сторону ведуна.
— Не вели казнить, вели слово молвить, — произнес Олег услышанную в тысячах сказок фразу.
— Отличный у тебя клинок, мил человек, — восхитился князь. — Где взял?
— Сам ковал, — пожал плечами Середин.
— Врешь! Таковые токмо в Кубачах делать умеют!
— Честное слово, сам!
— Не может быть. Ну-ка, покажи.
Олег протянул было оружие князю, но в последний момент спохватился и отдернул:
— Ну да! Я оружие отдам, а вы василиска выпустите?
— Помогите! — опять взвыл под мешком толстяк, и Середин в очередной раз приструнил его рукоятью по голове:
— Помолчи!
— Экий ты суровый, — покачал головой Олесь Русланович. — Вижу, со связанными мужами храбр ты невмерно.
— Клятву я давал, княже, — торопливо заговорил Середин, чувствуя, что настроение здешнего правителя меняется никак не в лучшую сторону, — товар новгородского купца Глеба Микитича сюда на торг доставить. Хочу его в честные руки передать, дабы потом законному владельцу в целости достались.
— Вот как? Ну, показывай, — поджав губы, разрешил князь.
— Не могу… Василиск сбежать может.
— Василиск… — хмыкнул Олесь Русланович. — Где товар?
— Вон, в сумках, — кивнул на чалого ведун.
— Велимир, вскрой, — приказал стражнику князь.
Тот, покрутив головой, сдвинул с прилавка ближайшей лавки выложенные там яблоки, свеклу, репу, разваленные пополам кочаны капусты, прислонил рядом копье. Скинул первую суму, развязал. Вытряхнул медвежью шубу, булькающий бурдюк, сразу три вышитых серебряной нитью кошеля. Распутал тесемки, заглянул внутрь, потом отсыпал на прилавок понемногу серебряных и золотых монет. Порылся в мешке еще немного, поднял глаза на Олеся Руслановича:
— Тут токмо огниво, зеркало да дорожные безделицы всякие…
— Следующую бери.
Привратник взялся за чересседельную сумку. В одной ее половине оказалось всякое тряпье, несколько богато украшенных ножей, две меховые шапки. Из другой воин извлек тяжелый мешок, развязал, сыпанул на прилавок — и под вечерним солнцем засверкали, заиграли полированными гранями самоцветы: рубины, сапфиры, изумруды, аметисты, бирюза, агаты, яшма, жемчуг, янтарь. Многие камни были оправлены в золото и серебро, некоторые лежали так, пугая своими размерами — иные превышали куриное яйцо. Народ ахнул. Князь повернул голову к Олегу, и в его глазах впервые промелькнуло уважение:
— Так ты один, без надзора, весь этот товар из Новгорода привез?
— Ну, вот же он лежит, — облегченно перевел дух Середин. — В целости. Слово я давал. Как же было не довезти?
— Артельный! — громко позвал Олесь Русланович. — Старшина купеческий где? Товар весь счесть немедля, сохранить в целости. Все сохранить, до последней куны. Сам лично, головой и добром своим, отвечаешь!
— А ну, посторонись! — тут же засуетился какой-то бородач. — От лавки, говорю, отойди, не засти. Руки прочь!
— Мой товар! — уже не так искренне взвыл под метком василиск. — Мое! Я купец, ограбил меня тать.
— А это кто? — кивнул Олесь Русланович на пленника.
— А это купец Глеб Микитич и есть. — Поняв, что дело фактически выиграно, ведун наконец-то вернул саблю в ножны. — Василиск его оседлал, на дороге неподалеку от озера Меглина. Посему в беспамятстве он. А на кого взгляд падет, тот враз каменеет.
59 
