Под кронами березок и рябин слышалось непонятное шебуршание. Зверев, отобрав у старосты оглоблю, ринулся на звук и увидел набитые землей костяки, которые, встав на четвереньки, по-собачьи разрывали холмики под деревянными крестами.
— Ах вы, твари… — С этими можно было не церемониться, и князь Сакульский отвел душу, круша и ломая скелеты. От ударов оглобли черепушки древних воинов улетали за сотню саженей, костяки рассыпались на горсти желтых костяшек, голени и бедра вколачивались в землю по самые суставы. Два десятка подосланных мертвецов он разнес за полторы минуты, после чего опустил смертоносное оружие и облегченно отер лоб. — Кажется, новых гостей больше не будет. Только бы сторожа сюда ставить не пришлось. Фрол, почему исчадья колдовские по погосту шляются? У вас что, земля не освящена?
— Н-н-не зн-н-наю, кн-н-няже, — у старосты отчаянно стучали зубы. — Старое кладбище. Очен-н-нь.
— Это плохо, — отбросил оглоблю Андрей. — И воду освятить у вас, само собой, тоже некому?
— В К-корелу плыть н-и-надобно, — подтвердил его опасения смерд.
— Корела далеко. А мертвецы близко.
— К знахарю идти надобно, — наконец справился с голосом Фрол. — К знахарю. Он колдуна найти сможет. Кто же, кроме колдуна черного, напасть такую учинить способен? Колдун, знамо, колдун у нас завелся. Сход соберем, Колываю в ноги поклонимся, найдет он колдуна.
— Это кто такой? — насторожился князь.
— Колывай, Андронов сын. От деда, сказывают, сила к нему колдовская перешла. Баб от хворей лечит, грыжу заговаривает, камни при коликах выводит, зелья приворотные, сказывают, варит, свят, свят… — Староста три раза перекрестился. — Сказывают, колдуна верхом на старой кляче, сидя задом наперед, искать надобно. Как она на дым колдовской морду поворотит, ее враз в куски разрывает, и всадника вместе с ней разорвать может. Серебра знахарю соберем, пусть он лучше ищет.
— Так просто? Кобылой? — удивился Зверев. — Ну, пусть тогда отыщет, где эта тварь прячется. А уж мы ее как-нибудь упокоим.
Андрей с облегчением вздохнул, услышав такое предложение. Коли не самому за ожившим некромантом охотиться, то половина проблем сразу пропадает. Нужно только меч Гостомыслов у Пахома взять, чтобы было, чем нечисть заколоть. Клинок ведь наверняка тоже заговоренный, коли мага проклятого мертвым удерживал.
Они вернулись в Запорожское, вокруг которого продолжали бродить полуразложившиеся, а то и достаточно свежие трупы. Криков и визгов слышно там теперь не было — люди слегка пришли в себя, убедились в безопасности своих близких и дальних родственников, вернувшихся из мира мертвых, и сами решительно прогоняли их из дворов. Покойники уходили, перемещались к другим родственникам и друзьям, уходили в огороды или за околицу — но, влекомые привязанностями минувшей жизни, через некоторое время являлись обратно.
Филон опять сидел у старосты на дворе, пачкал глиной скамейку и грелся на солнышке. Лукерья косилась на него недовольно, пробегая к курятнику или в хлев, но ничего не говорила. То ли привыкла, то ли времени не было постоянно гнать незваного гостя, то ли неудобно казалось на деверя, пусть и бывшего, голос повышать.
«А они ведь ночью в постели полезут, — с ужасом понял Зверев. — По старым привычкам: ночью в дом, под крышу — и под одеяло. Бродить станут вокруг, в окна и двери стучаться».
Опасно это, нет — но люди такого кошмара долго не выдержат. С мертвецами своими в общей деревне, на общем дворе, а то и под одной крышей жить! Или с ума сойдут, или, что скорее, — разбегутся куда подальше, и никакой Поместный приказ[20] не разыщет.
— Давай, Фрол, собирай свою сходку, — поторопил старосту князь. — Ищите этого чертова колдуна, ищите! И еще, пошли какого-нибудь мальчонку по деревням. Пусть глянет: у них там спокойно — или это по всей земле такое безобразие творится?
Сам он пробежал по тропинке вниз, к кораблю, — и там в его объятия кинулась заплаканная жена:
— Что же это, Андрюша? Что же это творится, что деется?! Мертвецы по свету бродят, креста святого не боятся, люд православный тревожат…
— Что, и сюда приходили? — встревожился Зверев.
— Нет, слава Богу, — перекрестилась женщина, — Пречистая защитила. А ты, ты как же? Тебя не поранили, не заразили?
— Ерунда, — отмахнулся Андрей, — я боярин, ремесло мое такое — сражаться. А с ляхами, упырями или басурманами — все едино. Пусть они меня боятся. А мне их страшиться нечего.