79 
— А как же, — усики воеводы моментально показали «ясно», — за мной дело доброе не пропадет. — Афанасий Семенович повернулся к ратникам, грозно цыкнул: — Чё рты раззявили, как бабы базарные?! Забирайте татей, в поруб тащите! А этих… Этих покамест в холодную, людям покажу.
Боярин Бегебин не был бы воеводой, кабы не уразумел: кто доклад о разгроме шайки душегубов напишет, тому и слава за все дело успешное достанется. Грех такой случай упускать, коли уж князь мараться брезгует.
— А чалка та, за бортом, никак разбойничья, Андрей Васильевич? — не удержался от вопроса воевода.
— Ах, Афанасий Семенович, Афанасий Семенович, — укоризненно покачал головой князь Сакульский. — То уже не их чалка, а моя. Я ее на саблю взял. Служба — государю, Афанасий Семенович, а дуван — боярину.
Закон войны. Добыча — холопам, добро — боярам, победа — царю. Даже самый плохонький боярин побрезгует копаться в карманах мертвецов, снимать с них кольца и серьги, поэтому вся подобная мелочь достается холопам. Но вот то, что в карман не спрячешь: оружие, броня, табуны, пленники, корабли, — все это уже собственность дворянина. Города и веси, добытые победой обширные земли и слава собирателя — это уже прибыток правителя, его доля в военных трофеях. Каждому свое, и изменить этого порядка не вправе никто — иначе вмиг армии лишишься. Она испокон веков только на этом законе и держится.
— Я лишь узнать хотел, Андрей Васильевич, второй такой посудины у татей не имелось?
— Нет, боярин. Только одна чалка и две лодки.
— Стало быть, ходит еще где-то по озерам, — нахмурился воевода. — Ну, что сказать могу? Пригласил бы тебя победу славную отметить, да супружница твоя, знаю, тревожится. И ты успокоить ее, верно, хочешь. Я на всякий случай к постоялому двору трех холопов отправил. Пусть теперь возвращаются.
— За заботу спасибо, Афанасий Семенович, не забуду. — И Андрей кивнул холопам, чтобы возвращались на ушкуй.
— Ужели ни единой царапины никто в сече не получил? — вдруг поинтересовался воевода.
— Куяк мой испорчен начисто, — признал Зверев. — Вот отсель, от живота, и до плеча все пластины долой, и кожа насквозь распорота. Только байдана и спасла, что снизу была поддета.
— Жарко, стало быть, все же пришлось?
— Ничего, управились. Ну, здрав будь, Афанасий Семенович. Не поминай лихом.
— И тебе доброго здоровия, князь. Приезжай, завсегда гостем желанным будешь.
Служилые люди обнялись, и Андрей поднялся к себе на борт.
Протоку от крепости к городу ушкуй одолел на веслах, а потому причаливал без особой лихости. Пахома со Звиягой князь нагрузил взятым у душегубов железом: мечами и саблями, наручами, собранным мелким хламом вроде скоб, стяжек, крюков и «кошек», — и отправил в город продавать. На что они в Запорожском, коли там кузнеца своего нет? Сам отправился на постоялый двор, получил свою долю слез радости и умиления, жарких объятий и поцелуев. Полина заставила его пойти в церковь, заказать благодарственный молебен. За это время к ушкую успели собраться нагулявшиеся девки и бабы, холопы превратили железо в две гривны серебра — и еще за три часа до заката корабль отвалил от пристани и вниз по течению покатился в Ладожское озеро.
Признание колдуна
Захватить в полон нескольких душегубов, как ни странно, оказалось отнюдь не самым трудным делом. Куда сложнее было спровадить молодую княгиню с судна хотя бы на несколько часов. Жила она на ушкуе, снедь девки готовили здесь же, на причале. Хозяйственной надобности никакой она не имела — невелика пока усадьба, хлопотами заниматься. За припасами ее тоже не пошлешь.
Все, что смог придумать Зверев, — так это отправить ее к храму возле кладбища, свечу поставить Господу с благодарностью за чудесное избавление. Пришлось куяк изодранный показать — куда денешься? Полина аж в лице переменилась, побледнела вся. Молебен захотела большой заказать, подношение храму сделать. Собралась, конечно же, сразу, засеменила вверх по тропе. Девки были посланы следом, за хозяйкой следить: все-таки на сносях княгиня, через месяц-другой родит. Андрей же отговорился подвернутой ногой.
Когда женщины скрылись за пышно разросшейся на склоне бузиной, холопы наконец открыли трюм, выволокли оттуда пленников, поставили на бревна причала и выдернули кляпы. Те глубоко задышали, соскучившись по свежему воздуху, подставили лица солнцу. На то, что не кормили, не поили, никто не жаловался — сами с полоном не лучше обращались. Теперь они просто ждали, как их станут предавать смерти — с весельем, с издевательствами, али быстро и споро, без излишеств.
79 
