Юрий Семенович искал его целую неделю — не так просто выйти на человека, живущего за крепостной стеной и не имеющего особой нужды гулять по большой деревне, что выросла вокруг царского двора. Еще два дня бояре посвятили тому, чтобы хорошенько обмыть знакомство с будущими родственниками. А на третий, по донесению специально посаженного у Московского тракта холопа, в Александровскую слободу прибыл поезд ливонского посольства.
— Говорить им с государем ныне не о чем, — за ужином пояснил князь Друцкий. — Обид в порубежье никаких за последние годы не случалось. Мы их не тревожили, потому как Иоанн державу всю на восток повернул, от напасти татарской Русь избавлял. Ордынцы тоже буйство прежнее растеряли и крови своей проливать не желают. Судить-рядить нечего. Токмо договор прежний о перемирии еще лет на пять-десять подписать по прежнему уложению, и все хлопоты. Коли так, то и держать их здесь долго не станут. Как дух после пути неблизкого переведут, до государя допустят, дарами обменяются да грамотами. Они, поди, уж и сверены давно.
— А я думал, промурыжить их должны для солидности. Этак с месяцок. Дабы знали, что к великому царю явились, занятому — а не к захудалому князьку.
— Оно бы и надо, — согласился Юрий Семенович, — да ведь и схизматики не дураки. Аккурат к окончанию прежнего перемирия подгадали. Меж договорами разрыв нам совсем не с руки. Вдруг напасть какая в сей день али месяц случится? Как обиду потом разрешать? Коли по уговору — так он в сей день действовать не станет. Коли по обычаю библейскому — так это перемирие надобно рвать. Сие же никому не надобно…
— Кроме нас, — усмехнулся Зверев.
— Кроме нас. Но мы ведь рядных грамот и не подписываем, княже. Мы люди маленькие. Не про нашу честь подписи на государевых грамотах ставить.
— Да, княже. Мы люди маленькие, с нас хватит и войну меж двумя странами развязать.
— Ты передумал?
— Я? — приподнял брови Зверев. — Ничуть. «Природой здесь нам суждено… ногою твердой встать при море». Это дело я намерен довести до конца… — Он вдруг явственно ощутил приближение к своей судьбе увешанного сеном куста, обжигающее пламя залпа… и торопливо опрокинул в горло добрый кубок вина. Решительно поднялся: — Прости, Юрий Семенович, устал. Но, как сведения появятся, зови немедля. Отлучаться из покоев я никуда не стану. Даже оденусь для царского приема прямо с утра.
Решение оказалось мудрым — спозаранку, едва князья успели перекусить в трапезной постоялого двора, как в дверь влетел запыхавшийся смерд и, тяжело дыша, плюхнулся на лавку рядом с холопами, выдохнул:
— Боярин… после заутрени… у ворот ждать будет…
— Кокорев? — поднялся Юрий Семенович.
— У… — кивнул посыльный и устало откинулся на спину.
— Идем, Андрей Васильевич. Уже светает, как бы не опоздать.
— Пахом, вели коней седлать! — встал и Андрей. — Ты с нами поскачешь. Эй, хозяин, гонцу кувшин петерсемены за мой счет. И накормить от пуза.
Пока князь Друцкий ходил за свитком, холопы успели вывести коней, накрыть потниками, положить на спины седла и затянуть подпруги. На холку каждой легла туго скрученная попона — не май месяц на улице, у коновязи непокрытыми не оставишь. Минут десять — и князья в сопровождении Пахома с места сорвались в галоп, едва не своротив полуоткрытую створку ворот.
Боярин Тимофей нетерпеливо прохаживался перед стражей у моста — на этот раз без сабли, в клобуке и с большущим крестом на груди. Хмуро глянув на спешившихся родичей, он указал на их пояса:
— Оружие оставьте. Эх, не обмолвился я вам налатники заместо шуб надеть. Теперь уж деваться некуда… — Он подождал, пока князья отдадут свои пояса холопу, и повернулся к привратникам: — Они мне надобны.
И рогатины послушно раздвинулись.
— Только и всего, — разочарованно пробормотал Зверев. — Нет, с салютом было бы веселее.
Разумеется, войти в саму слободу оказалось даже не половиной — одной десятой дела. За крепостными стенами и так жило, работало и служило много тысяч человек. Но мало кого из них допускали в царские палаты, и уж вовсе считанные единицы — до самого правителя.
Сразу за воротами, огороженные частоколом и щедро засыпанные соломой, улицы расходились двумя лучами. Слева возвышались звонницы и соборы, справа — виднелись массивные бревенчатые стены с узкими бойницами. Возможно — арсенал и казармы гарнизона. Что пряталось между «проспектами», так и осталось тайной. Никаких строений над частоколом не поднималось, не доносились ни звуки строительства, ни мычание скота, ни ржание лошадей — ни малейших признаков жизни.