— Только вы уж больше не гоните, ребята.
— Непременно, сэр. Спасибо, сэр. Да, сэр.
Когда тот уже удалялся, Фрэнсис прошипел с нескрываемым негодованием:
— Тебе не кажется, что ты немного перестарался?
— Кто бы говорил? Что за нужда была сообщать ему о своей ноге? Ты что, забыл золотое правило — чем меньше информации, тем лучше?
— Извини. Я пока еще смутно представляю, как надо себя вести в криминальном мире.
— А ты привыкай.
Марко снова вырулил на шоссе. Через несколько миль показалась станция обслуживания. Марко, не раздумывая, проехал мимо.
— Ты что, не собираешься останавливаться? — изумился Фрэнсис.
— И не подумаю.
— Но почему?
— Ты думаешь, я такой дурак, чтобы околачиваться на этой битком набитой станции? Найдем какую-нибудь маленькую заброшенную бензоколонку, где не так много народу. Не забывай, у нас платья в багажнике. Ты хочешь, чтобы их кто-нибудь заметил?
— Слушай, давай просто от них избавимся, да и дело с концом. Свернем на ближайшем указателе и выбросим их в мусорный контейнер.
— Ни за что… Этим платьям прямая дорога в Лас-Вегас. Только представь, сто тысяч невест в этом городе ежегодно говорят «да». Как пить дать, Марти отыщет среди них четырех, которые будут рады выложить кругленькую сумму за эти платьишки «от кутюр». А они ничего себе. Надо признать, старина Альфред не лишен таланта.
— А в записке ты написал, что его платья — дерьмо собачье.
— Я знал, что это его заденет. — Марко самодовольно ухмыльнулся. — Я также предвидел, что, если оставить записку в холодильнике, им будет вдвойне неприятно.
Друзья продолжали свой путь. Фрэнсис отчаянно желал быть сейчас дома, с Джойс. Ему и в голову не приходило, что его подружка собирается всю ночь веселиться напропалую в итальянском ресторанчике, в компании развеселых подруг.
13
Когда Трейси снова появилась на пороге ванной, у нее были совершенно пустые глаза. Такой взгляд обычно бывает у главных героев в леденящих кровь ужастиках — в тот момент, когда они готовятся напасть на ничего не подозревающую жертву. Однако макияж нашей героини был безупречен — Риган заметила, что она тщательно припудрила носик и освежила розовую помаду.
Одна стена гостиной была зеркальная, другая — из голого кирпича. Не здесь ли еще совсем недавно царила атмосфера беззаботного веселья? — подумала Риган. Взволнованные невесты примеряли великолепные платья, в предвкушении самого счастливого дня в своей жизни. Но теперь, вот уже во второй раз за какие-то двенадцать часов, оно стало сценой личной трагедии. Несчастная, убитая горем Трейси стояла как раз на том самом месте, где Бриан нашла свое окровавленное, в клочки изрезанное платье.
Риган была уверена, что память обеих сохранит все подробности их пребывания в салоне Альфреда и Чарис. То, что сейчас переживала Трейси, было, бесспорно, намного серьезней. В конце концов, что может быть ужасней, чем потеря жениха за неделю до собственной свадьбы? И что самое худшее — такая потеря может в одночасье превратить абсолютно здорового, хотя, может, и излишне нервного человека, в неуправляемого психопата.
Быть брошенной вот так, на глазах у всех!
Чарис, склонившись над кофейным столиком, разливала чай; будто на данный момент от этого зависела вся ее жизнь. Нора и Кит с наигранным оживлением болтали о том, как чудесно будет выпить еще по одной чашечке ароматного чая с лавандой. Альфред, ссутулившись, сидел на диване; он явно устал и чувствовал себя не в своей тарелке. Увидев Трейси, он сделал попытку подняться.
В сопровождении матери и сестры Трейси пересекла гостиную и, подойдя к Альфреду вплотную, проговорила срывающимся голосом:
— Вы погубили мою жизнь. Я собиралась забрать свое платье еще две недели назад. Оно не было готово. На прошлой неделе оно тоже не было готово…
Альфред ни разу не упомянул об этом, подумала Риган.
— Если бы оно было готово в срок, его бы не украли. А если бы его не украли, мой жених не бросил бы меня накануне свадьбы.
А если бы ты вышла замуж за того парня, то совершила бы большую ошибку, подумала Риган. Он, судя по всему, ни в грош не ставил слова: «И в горе и в радости».
В комнате повисла гнетущая тишина.
— Итак, Альфред, — продолжала Трейси. — Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Н-ничего.