Ведун прихватил за шиворот рябого и потащил его к недалекому кустарнику, вдавил в снег, вернулся за парнем.
— А мне чего делать, господин? — Увести за поводья лошадей оказалось, разумеется, быстро и легко, так что Урсула обернулась за пару минут.
— Одежду на них обшарь, сумки. — Олег, тяжело дыша, зачерпнул снег и отер себе лицо. — Может, что интересное попадется. Волкам серебро ни к чему, а нам пригодится. Мародерничай, не стесняйся. Все едино я теперь…
Совесть, втравившая Середина в неприятности, успокаиваться не желала. Раньше она не считала Урсулу рабыней — теперь не считала убитых промысловиков разбойниками. Но разбираться с эмоциями не было времени, требовалось спасать свою шкуру от Закона.
Закрыв удивленные глаза первому из убитых мужиков, Олег подобрал отрубленную руку, отволок тело к остальным, забросал снегом.
— Как таять начнет, по зимнику все равно проезда не будет. Тут, судя по зарослям, болотина, — пояснил невольнице он. — А до новой зимы все в землю врастет, травой покроется, кустами замаскируется. Нам бы сейчас не попасться.
— Я понимаю, господин. — Девочка разворошила снег обратно, пошарила руками по трупу. После того, что всего месяц назад она пережила во время штурма, к крови и мертвецам она отнеслась на удивление спокойно. — Еще один кошель, господин. И меч ладный.
— Хорошо. Теперь в седло поднимайся, коней бери и в чащу двигайся.
— В чащу-то зачем, господин? Может, просто ускачем подальше?
— Там узнаешь… — Тратить время на объяснения ведун не хотел, в любое мгновение на дороге могли появиться путники. Хотя, конечно, кровь присыпана крупянистым и мокрым весенним снегом, отрубленные пальцы рябого втоптаны в наст. Издалека — прогалина как прогалина. Но вдруг кто-то захочет свернуть на дневку?
— Да не останавливайся ты! Вперед, вперед. Не потеряешься, по следам найду.
Проваливаясь выше колена в мокрый снег, Олег больше часа пробирался по следам коней, уже начав отчаиваться: а ну невольница, послушавшись приказа, будет скакать до самой темноты? К счастью, версты через две Урсула догадалась остановиться на поросшем вековыми соснами взгорке, притоптала там площадку и раскатала медвежью шкуру.
— Приляг, господин, отдохни, — услышал Олег заботливые слова, выйдя наконец-то к лошадям.
— Молодец… — Ведун упал на шкуру, переводя дух, и ему в голову вдруг пришла шальная мысль: а ведь невольница могла и скрыться. Уйти от него, пешего, верхом, и все. Деньги у нее есть, лошади тоже. А свобода с серебром в сумках — это совсем другое, нежели просто свобода. — Кстати, девочка. Сколько ты там добра с этих архаровцев взяла?
— Вот серебро, господин. — Урсула выложила на шкуру рядом с ним несколько мешочков. — Еще два меча взяли, четыре топора, ножи, капканы, пучки конского волоса, рубахи, портки теплые, платки, серьги, ожерелье бисерное…
Олег сграбастал мешки все вместе, взвесил в руке: килограмма три. Неплохо промысловики сезон провели, примерно пятнадцать гривен на четверых. Эти и вправду могли ради праздника девку за гривну себе позволить. А платки, серьги, ожерелье… Небось подарки женам да невестам везли. Будут теперь вдовы да девки слезы лить. И чего вас, идиотов, на чужие сладости потянуло?
— Убирай… — бросил серебро обратно на мех ведун, поднялся. — Посмотри хворост под соснами. Сучья, ветки с хвоей. Я пойду, бересты с деревьев надеру. Нам огонь нужен. Срочно.
Он кинул на снег отсеченную кисть руки. Урсула взвизгнула и отпрыгнула в сторону.
— Ты чего? — не понял Олег. — Только что трупы ощупывала, а теперь из-за куска мяса визжишь.
— Прости, господин, — перевела дух девочка. — Я не ожидала.
— Разговоры потом. Собирай хворост.
Бересту ведун не срезал, а обдирал торчащие на стволах лохмотья — березы всегда лезут, как лишайные собаки. Зато эти лохмотья были легкими и тонкими, как папиросная бумага. Ведуну даже не пришлось раздувать трут — береста полыхнула от первой же искры, только веточки успевай подсовывать.
— У них была какая-нибудь емкость?
— Кожаный котелок.
— Набей его снегом и подвесь над огнем. — Он положил руку на землю, начал сооружать рядом снежного человечка, но почти сразу спохватился: — Нет, техника гри-гри тут не подойдет. У меня есть его плоть, но нет имени.
— Что ты делаешь, господин?
— Подожди, дай подумать… Так, плоти сколько угодно… Ладно, попытаемся иначе… — Ведун подскочил к гнедой, откинул клапан чересседельной сумки, поднял крышку на туеске со снадобьями и травами, пошарил среди мешочков. — Так, ромашка для усиления чувствительности, зверобой на жизнь, летунец на зрение, подорожник, чтобы раны закрылись. Как вода?