Последние отзывы

  96  

Зашуршала трава, из темноты вышел Александр Коршунов, сплюнул в траву, вытянулся рядом с Любоводом:

— Дернула же тебя за язык нелегкая, хозяин. Меня погнали, батю оставили. Там же и биться не с кем! Ни стражи, ни оружия. Легкая добыча.

— И правильно сделали, — сурово отрезал купец. — Добыча, конечно, легкая. А коли вы впотьмах с лестницы на пару кувыркнетесь, кто ладьи назад поведет? Кто еще все повороты, заводи и перекаты наизусть помнит? Мне по глупости али случайности малой на Ахтубе заблудиться не хочется.

В городе было подозрительно тихо — никто не кричал, не плакал, не звал на помощь. Видать, земляные стены гасили все звуки. Глупо. Этак может случиться, что в одной землянке хозяевам животы вспарывают, а в соседней люди спать спокойно продолжают, очереди своей дожидаясь.

— Пусти, хозяин, — заскулил Будута. — Я выкуп для князя Муромского насобираю.

— Не насобираешь. Доля только членам команды положена. Коли Любовод тебе долю выделит — значит, беглого холопа на службу брал. Ему это надо, себя под сыск подводить?

— Ну хоть повеселиться напоследок?

Над холмом наконец пронесся истошный женский вой, оборвавшийся хриплым вскриком, потом громко заорал мужчина. Похоже, что от боли.

— Сиди, там и без тебя сейчас весело.

Криков стало больше — но они потонули в нарастающих задорных выкриках, смехе, стуке мечей о щиты. Тараны один за другим опять поднялись вертикально, ухнулись вниз. И вновь с веселыми прибаутками и залихватским свистом торговые гости попрыгали в проломы.

На востоке начало светать. Олег с удивлением сообразил, что все это время он хоть и неясно, но происходящее на холме видел — и в то же время не мог разглядеть пенька в полусотне саженей от костра. Вероятно, в пределах селения имелась некая слабая подсветка. Может, здесь в центральном колодце тоже лежит каменный туктон, распространяя во все стороны аквамариновое сияние? Чем дальше, тем свечение слабее — но его хватает, чтобы лбом на стены не натыкаться.

Однако сейчас было не лучшее время для проверки подобных теорий, и ведун усилием воли отвернулся от города, стараясь отрешиться от нарастающего шума. На некоторое время это удалось, но вскоре к костру начали подтягиваться веселые торговцы, бросая на траву то кошму, то какие-то мешки, то тряпье:

— Это как, надо кому, Любовод? Брать?

Купец оживился, отошел от затухающего костра, перетряхивая вещи:

— Так, ковер войлочный… Эти, пожалуй, пойдут. На подстилки и для тепла в щели забить завсегда купят. Берите, коли сильно не залиты и не засалены. Можно и без рисунка — постелить в избе под половик сойдет. Рубахи полотняные… Кому их, поношенные, спихнешь? Только коли новое. Обувка хорошая… Ну сильно ношеную брать не надо, а обычную за треть цены хоть в Новгороде сдадим. Это что? Зерно? Сам не понимаешь, что не довезем, заплесневеет? Я ради пары медяков продыхи выкладывать не намерен. А это что? Вроде как глина, а зуб волчий торчит.

— Оберег это чей-то, — не выдержав, поднялся Олег. — И сила в нем есть, я чувствую.

— Какая же сила, коли от нас не уберегла? — рассмеялся купец и откинул безделушку в сторону.

— Так она не от людей, от дикого зверя… — попытался возразить ведун, но Любовод о находке уже забыл.

— Плошки, кружки — токмо место лишнее в трюме забивать. Найдете из камня али иного необычного материала — то берите. Прочее — в мусор.

— Сюда глянь, Любовод! — От городища быстрым шагом шел Твердята, таща за косу крепенькую босую девицу лет шестнадцати со связанными за спиной руками. Одета она была в одну исподнюю рубаху — как вытащили из постели, так и осталась. Но похвастаться безволосый моряк собирался не пленницей, а медной пластиной, что держал в левой руке: — Глянь, чего я со ступеньки снизу сдернул!

Это было зеркало! Одно из тех, что заставляли купца нервничать и ругаться, жаждать и разочаровываться.

— Что же ты делаешь, олух! Как тащишь! Ты же его поцарапаешь! — Любовод с осторожностью принял находку. — Хоть бы завернул во что!

— Завернуть? — Твердята огляделся, ухватил девицу за ворот, рванул вниз, раздирая рубаху, протянул полотно купцу: — Вот!

Пленница закрутила плечами, тщетно пытаясь как-то прикрыть наготу. Любовод старательно укутал зеркало в тряпицу, отложил отдельно. Подступил к девице, ухватил за грудь. Та округлила глаза, заметалась, не издавая почему-то ни звука. Моряк хмыкнул, отпустил косу и резко толкнул ее в лоб. Пленница отступила на пару шагов, оступилась и рухнула на спину, извиваясь, но не в силах подняться. Купец присел рядом, опять потискал грудь, запустил ладонь между ног, погружая в запретные врата, сжал пальцами щеки, вынудив открыть рот, осмотрел зубы. Он отнюдь не тискал невольницу — он ее оценивал. Вытер руку о траву, поднялся:

  96