— Что бы у тебя рука отсохла, сын мой!
Под мужиком разверзлась хлябь, и он провалился сразу по грудь.
— Это болотник! — заорал Прослав, в отчаянии лупя руками по разлетающейся в стороны ряске. — Не монах, болотник!
Росин моментально вскинул мушкетон и нажал на спуск. Грохнул выстрел, заряд картечи вырвал у монаха половину бока, обнажив состоящее из тины и водорослей нутро.
— Да пропадите вы пропадом, — сплюнул серым лягушонком монах, раскинул руки в стороны и упал на спину, расплескав в стороны холодную воду, и моментально в ней утонув.
Одновременно люди почувствовали, как опора под ногами исчезла, и они стали проваливаться в рыхлый влажный торф, моментально с жадностью облепивший подаренную нечистью добычу.
— А-а! — теперь уже от предсмертного ужаса кричали почти все.
В воздухе опять зашелестели крылья, крылатые кошки и мыши опять накинулись на практически беззащитных воинов, кусая их за носы и щеки, раздирая когтями руки. И одновременно с этим нечто странное стало происходить снизу, в глубине.
Костя Росин ощутил, как по бултыхающимся в вязкой жиже ногам пробежало нечто колкое, их развели в стороны, остановили, потом чьи-то зубы впились в бедро.
Он взвыл, задергался — в этот миг тонкая травяная пленка раздвинулась и снизу появилась очаровательная девичья головка с большими зелеными глазами и длинными волосами, неотличимыми от стелящейся вокруг травы.
— Какой милый, — хихикнула девушка, взметнула из черной жижи руки, схватила Костю за уши, подтянула к себе и крепко поцеловала. Потом ухнулась вниз, и Росин ощутил острую, непереносимую боль в паху. Он рванулся вверх и вперед, молотя руками, как трепещущий на ветру флажок, и каким-то чудом смог выползти на поверхность.
Сверху тут же спикировала крылатая кошка, чиркнул когтями по щекам и снова взмыв в высоту. Опять спикировала — Костя почувствовал сильный рывок под подбородок, и сзади в волосах тут же кто-то запутался. Росин схватился за голову, вырвал какое-то маленькое мохнатое существо зеленого цвета, в ярости отшвырнул его далеко в сторону, запоздало поняв, что с него сорвали шлем.
— Ты забыл, милый… — на этот раз боль пришла от ягодиц.
Росин обернулся, и обнаружил, что высовывающаяся до пояса из воды девушка держит в руках мушкетон и пытается уколоть его штыком еще раз. Он выхватил меч — и тут же получил сильнейший удар в лицо, от которого опрокинулся на спину.
— Плохо ведете себя, дети мои! — монах ходил между воинами и лупил всех узловатым посохом куда не попадя. Сверху падали кошки и мыши, снизу носились какие-то мелкие разноцветные твари, то тут, то там из воды выпрыгивали обнаженные девушки, кого-то кусая, кого-то целуя, в кого-то тыкая потерянным оружием. Все это можно было бы принять за дурной сон — если бы не боль между ног, не текущая на глаза кровь, не холод от мокрой одежды.
Сзади кто-то маленький влез под подол рубахи и пополз вдоль спины, сдирая с нее кожу. Росин взвыл, закатался с боку на бок, пытаясь раздавить нового врага, но ничего на получалось, да вдобавок болотница, весело хихикая, продолжала подкалывать его штыком. Он вскочил, отбежал на несколько шагов и принялся со всей силы плашмя лупить себя мечом по спине. И тут вдруг возникло такое ощущение, словно он вогнал себе под ребра раскаленный костыль. Костя захрипел, упал на колени — и из тины тут же вынырнула все та же девица:
— Ты ко мне, мой милый? — она снова ухватила его за волосы и сладко поцеловала, просунув в распахнутый от боли рот свой длинный, мерзлый язык и обмахнув им ротовую полость. Рот мгновенно наполнился чем-то липким и волокнистым, его не удавалось ни закрыть, ни продохнуть. Теперь, давясь до тошноты и задыхаясь, Росин забыл и про меч, и про боль в спине, и про падающих сверху кошек. Схватившись за горло, он привстал и, полусогнувшись, кинулся бежать, не разбирая дороги, сопровождаемый пинками и уколами. Далеко не сразу он сообразил, что дрянь изо рта можно просто вынуть, остановился и принялся выгребать сочную, зеленую тину, пропитавшуюся его слюной и ставшую вязкой и слизистой.
— Как ты мог, милый? — внезапно вырвалась из-под ног болотница и снова его поцеловала.
Он попытался снова вырвать изо рта тину, не слыша задорного детского смеха кружащихся вокруг девушек, но едва ему удалось сделать вдох, как к губам опять прижались бесцветные холодные губы, а во рту зашевелился чужой язык.