Тем временем единственная женщина в комнате молча ждала, когда смолкнут все протесты, и просто смотрела на Первую Любовницу, которая, по собственному признанию, являлась еще и Первой Одаренной женщиной.
Сааведра встретилась глазами с Элейной.
— Ты мне завидуешь?
Молодая женщина покраснела.
— Матра Дольча! Да, признаюсь, я тебе и в самом деле завидую. — А потом тихо прибавила:
— Прости меня.
— Не нужно извиняться, — сказала Сааведра. — Не стоит делать это сейчас. Не сожалей, что тебе не ниспослан Дар. Матра дает нам то, что считает нужным.
— Но если ты Одарена… — Кабрал с сомнением выступил вперед. — Прошу прощения, что я задаю вопрос, но… Мечелла сказала правду? У тебя будет ребенок?
— Да, — спокойно ответила Сааведра. — Ребенок, который должен был родиться три века назад, еще появится на свет.
Кабрал тяжело вздохнул.
Как это ни странно, глаза Элейны неожиданно наполнились слезами, и она поспешно отвернулась.
Сааведра, не задумываясь о том, что делает, протянула руку.
— Нет, прошу тебя.., пожалуйста, не отворачивайся! Матра эй Фильхо! Ты единственная из них можешь меня понять. Неужели ты мне в этом откажешь? — Сааведра почувствовала, как и у нее на глазах появились слезы. — Матра Дольча, я здесь совсем одна, мое время давно прошло, я ни с кем не знакома — у меня есть только этот ребенок, ребенок Алехандро, который узнает о своем отце и о том времени, когда жила его мать, разве что из уроков древней истории. — Сааведре стало трудно говорить. — Ты же все понимаешь, правда? Ты чувствуешь. Сердцем, да и умом тоже.
Элейна стояла спиной к Сааведре. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она медленно повернулась и протянула ей дрожащую руку.
— Прости меня… Я не завидую твоему Дару. — Они взялись за руки. — Это правда, у тебя никого нет… И если ты захочешь, то станешь мне сестрой. Совсем как Беатрис, которая и на самом деле мне сестра. И Агустин… — Голос ее пресекся, она выпустила руку Сааведры. — Прошу меня простить. Я должна пойти посмотреть, не проснулся ли Агустин.
— Иди посмотри, ниниа мейа.
Сааведра с сожалением проводила ее глазами. А потом обратилась к Гиаберто:
— Кто такой Агустин?
Ответил ей Кабрал, сердито и печально одновременно:
— Агустин — ее младший брат, недавно прошедший конфирматтио. Он умирает, потому что Сарио облил горячим маслом из лампы картину мальчика, написанную красками с примесью крови.
Сааведра вздрогнула. Затем поцеловала кончики пальцев и приложила их к сердцу.
— Матра Дольча… Который Сарио?
— Этот. — Гиаберто показал на лицо, которое она не узнала. — Но нам не удалось применить к нему Чиеву до'Сангва.
Сааведра ответила не сразу. Она знала, как Сарио защитил себя.
— Мы еще не поняли, каким образом ему удалось это сделать, — продолжал Гиаберто, приняв ее молчание за удивление. Бросил взгляд на портрет. — Впрочем, может быть, на самом деле он не Сарио. Не наш Сарио. — Он обернулся к Сааведре. — Ты уверена, что видела в зеркале Сарио?
Впервые за свою жизнь — жизнь, исковерканную магией, — Сааведра Грихальва произнесла клятву, к которой даже они не могли отнестись несерьезно.
— Номмо Чиева до'Орро. — Она видела, что они ее услышали, отметила их потрясение. — Его одежда менялась, но лицо оставалось всегда одним и тем же. И Чиева у него на груди. — Неожиданно Сааведра задрожала, словно в комнату ворвался порыв холодного ветра. — Возможно, жестокость — или, наоборот, великодушие — заставили его нарисовать зеркало… Видимо, у него были на это свои собственные причины. Но я думаю, оно показывало правду — настоящий мир и его истинное лицо. И в этом мире всегда был Сарио.
— В таком случае, если твой Сарио приходил с Элейной, нашей Элейной… — Лицо Кабрала посерело. — Прости меня за то, что я сомневаюсь в твоих словах, пожалуйста, прости, но в это так трудно поверить.
Сааведра развела руками.
— Так же трудно, как поверить в меня.
— Как такое может быть? — Голос Гиаберто дрожал. Да, нелегко говорить: для нее все произошло вчера, для них — несколько веков назад.
— Вы не знаете его так, как я, — сказала она. — Не знаете того Сарио, каким мне дано было его увидеть, — хотя он и живет среди вас. Я поняла — к сожалению, слишком поздно! — что Сарио способен на все. Он может достигнуть заоблачных высот, подчинить себе любое заклинание, добиться безграничного могущества. Благодаря Дару он не ведает никаких преград. — Она тяжело вздохнула. — В мое время не было — да и в ваше тоже нет — равных Сарио Грихальве.