— Кроме Кремля, видать, ничего в Москве и не останется, — перекрестился рядом Василий Ярославович.
И в тот же миг под ними с такой силой содрогнулась земля, что многие из зрителей попадали с ног. Почти половину центральной крепости заволокло дымом, а в воздухе, кувыркаясь, разлетались на многие сотни саженей красные кирпичи, раздвоенные зубцы, куски стен. Бояре дружно ахнули. Воображение рисовало им такие ужасы, что, когда буря разорвала дымное облако и унесла в сторону заката, по рядам людей пробежал вздох облегчения: Кремль лишился всего одной башни и куска стены саженей в двести длиной. Все прочие укрепления уцелели. А вот дворец предстояло восстанавливать практически целиком. Поэтому то, что и над ним появились дымки, особых эмоций не вызвало. Все равно пропало все — весь город до последней собачьей конуры. Дворцом больше, дворцом меньше — в любом случае теперь лет пять придется столицу поднимать.
— Людей-то, людей-то сколько, поди, сгорело… — покачал головой Василий Ярославович. — Не счесть.
Спустя два дня в путевой дворец пришли от московских воевод первые доклады. Ко всеобщему изумлению, в пожаре, дочиста истребившем стотысячный город, погибло всего тысяча семьсот человек.[35] То есть каждую жизнь, конечно, было жалко — но все ожидали, что окажется намного хуже. Разумеется, десятки тысяч семей остались без крова — но леса вокруг в достатке, новые дома мужики отстроят. Были бы руки целы — остальное приложится.
Никаких волнений не замечалось. Опечаленные горожане потихоньку разбирали еще дымящиеся остовы зданий в надежде найти хоть что-то, уцелевшее под толстым слоем углей. Андрей уже начал сомневаться в предсказании зеркала Велеса — как вдруг из Москвы примчался гонец от воеводы Куракина. Письма он никакого не привез, лишь тяжело выдохнул:
— Смута в городе. Глинских бьют. Анну сербскую[36] уже побили до смерти вместе с дворней да и в угли горячие закопали, князей Юрия и Михаила Глинских зарезали на площади. Чернь кричит, сюда идти надобно — прочих Глинских добивать. Сказывают, многие здесь попрятались.
Встреча с гонцом произошла в небольшой горнице за сенями, куда Андрей прошмыгнул вслед за посыльным, а Иван Кошкин и еще несколько бояр и князей вышли вместе с правителем.
— Вот и дождались, — выдохнул Зверев. — Боярин Кошкин, твои люди в броне? Коней седлайте, надо душегубов на дороге, на подступах встретить. Таранным ударом стопчем, и дело с концом.
— Да как ты смеешь речи такие вести?! — хлопнул ладонями по подлокотнику кресла юный царь. — Там же люди живые идут, подданные мои! Они под длань мою Господом отданы, любят меня, и я так же, согласно заветам Божьим, к ним должен быть милостив.
— Они не с любовью, государь, они с сулицами идут, с мечами и щитами воинскими.
— Я государь! — гордо вскинул подбородок правитель. — Я выйду им навстречу! Я усмирю их одним своим словом! Увидев меня, они опустятся на колени, заплачут от умиления и прощения испросят.
«Книжек обчитался, — всплыли в памяти Андрея слова Ивана Кошкина. — Похоже, так оно и есть».
— Боярин, — царь ткнул Кошкину пальцем в грудь, — коли хоть капля крови русской ныне прольется, на тебя проклятие свое наложу, тебе за то ответ держать придется!
У Зверева появилось острое желание послать этого малолетку, строившего жизнь согласно правилам дамского романа, куда подальше и уехать, оставив его наедине с толпой. Однако смерть Ивана Четвертого навсегда закрывала ему путь домой, а потому, скрипнув зубами, Андрей лишь попросил:
— Броню покрепче наденьте, бояре. Когда царь к толпе выйдет, телами его своими закрывайте, чтобы ножом не ткнули или сулицу не кинули.
— Мой народ не посмеет поднять на меня руку, боярин Андрей.
— Я не про руку, я про клинок говорю, — холодно ответил Зверев. — Надеюсь, мирная смерть верных тебе людей под ножами убийц не перечит заветам Господа, государь?
Не дожидаясь ответа, он выскочил из горницы, обежал дворец, заскочил в комнату для охраны, схватил лук, колчан, бердыш, снова метнулся на двор, огляделся. Единственной удачной позицией здесь была колокольня. Андрей повернул к ней, с помощью заклятия открыл дверь, вошел внутрь, задвинул засов, по вмурованным в стену коротким деревянным чушкам поднялся до нижней звонницы. Позиция здесь ему показалась хорошей, но излишне открытой, и он поднялся еще на один ярус, к узкому шатру, в котором покоился всего один, но могучий колокол — с полторы тонны, не меньше. В его тени, между заиндевевшим бронзовым боком и стеной, и пристроился Зверев, взяв лук в руки и приготовив стрелу с широким, «пехотным» наконечником.
35
Как уточняют некоторые источники: «1700 человек, не считая младенцев».
36
Анна Глинская — бабушка царя, мать Елены Глинской, была дочерью сербского воеводы Якшича.