119 
Адамберг открыл блокнот, сел за стол и несколько минут что-то писал. Ариана была сильным, очень сильным противником. Судью вполне могла убедить ее версия. Кто посмеет усомниться в словах известного судебного медика, поверив незаметному доктору Ромену, утратившему здравый смысл?
— Ты хорошо знала медсестру, — продолжил Адамберг, — и часто расспрашивала ее, пока работала над книгой. Ты знала, кто ее арестовал. Достаточно было самой малости, чтобы пустить меня по ее следу. При условии, само собой, что она окажется вне тюрьмы. Ты убила охранника и помогла ей сбежать, надев на нее врачебный халат. Потом перевелась сюда, чтобы быть в эпицентре событий, подготовив себе отличного козла отпущения. Тебе оставалось только завершить приготовление микстуры, самой грандиозной твоей смеси.
— Не любишь ты мои смеси, — с сожалением сказала Ариана.
— Не очень. Ты переписала рецепт? Или с детства знала наизусть?
— Какой рецепт? «Гренадера»? «Фиалки»?
— Знаешь ли ты, что у свиней в пятачке есть кость?
— Да, — удивленно ответила она.
— Конечно, знаешь, ты же оставила ее в раке святого Иеронима вместе с овечьими костями. Тебе давно знакомы эти мощи, как и «De reliquis». А знаешь ли ты, что и в кошачьем пенисе есть кость?
— Признаюсь, нет.
— А крестовидная кость в сердце у оленя?
— Тоже не знаю.
Адамберг предпринял еще одну попытку, подойдя к двери, но Ариана преспокойно повернулась к Данглару и Вейренку, глядя сквозь них.
— Узнав, что Ретанкур стремительно поправляется, ты поняла, что времени остается совсем немного и надо срочно заставить ее молчать.
— Уникальное явление. Кажется, доктор Лавуазье не хочет тебе ее отдавать. Во всяком случае, об этом шепчутся в Сен-Венсан-де-Поле.
— Откуда ты знаешь, о чем там шепчутся?
— Тесен мир моих коллег, Жан-Батист.
Адамберг взялся за мобильник. Ламар и Морель обыскивали квартиру, которую Ариана снимала в Париже.
— Ну, туфли по крайней мере мы нашли, — сказал Ламар. — Это ботиночки песочного цвета с высокой шнуровкой, на микропорке толщиной около десяти сантиметров.
— Да, сейчас на ней такие же, только черные.
— Эта пара лежит вместе с аккуратно сложенным длинным серым шерстяным пальто. Но подошвы не навощены.
— Понятное дело. Воск — это всего лишь наводка на медсестру. А снадобье?
— Пока ничего.
— Что они у меня делают? — поразилась Ариана.
— Производят обыск. — Адамберг убрал телефон в карман. — Они нашли другие твои туфли.
— Где?
— Там, где их не увидела бы Альфа, — в лестничном шкафу с электросчетчиками.
— Зачем мне прятать свои вещи в местах общего пользования? Это не мое.
Ни одного веского доказательства, подумал Адамберг. Чтобы зажать в угол такую противницу, ему понадобится нечто большее, чем ее присутствие в больнице. Оставалась только слабая надежда на признание, на крушение личности, как сказала бы сама Ариана. Адамберг потер глаза.
— Почему ты носишь эти туфли? На такой толстой подошве ходить неудобно.
— Они удлиняют силуэт, придают статность. Ты ничего в статности не смыслишь, Жан-Батист.
— Я знаю только то, что ты сама написала. Страдающий диссоциацией личности должен отгородиться от своих преступлений. Благодаря таким подошвам ты находишься на нужной высоте, вроде как на ходулях, да? И к тому же кажешься выше. Тебя, длинную серую тень, видели сторож кладбища в Монруже и племянник Освальда — в те ночи ты приходила на разведку. И Франсина тебя видела. Но ходить в таких туфлях неудобно. Отсюда и эта медленная, скользящая, неуверенная походка, которую все они описали.
Устав крутиться наподобие игрушечного зеркала, Адамберг сел за рабочий стол, согласившись обращаться к правому плечу недоступной балерины.
— На первый взгляд я оказался в Аронкуре по чистой случайности. Рок? Судьба? Нет, роль судьбы сыграла ты. Ты сосватала Камилле этот концерт. Она никак не могла понять, почему вдруг к ней обратились из британского оркестра. Таким образом, ты заманила меня в нужное место. И с этого момента могла управлять мною по своему усмотрению, следить за событиями и играть роль случая. Ты попросила Эрманс вызвать меня на кладбище в Оппортюн. Потом уговорила ее не пускать меня больше на ночь, чтобы она лишнего не разболтала. Такая женщина, как ты, слепит из бедняжки Эрманс все, что угодно. Ты знаешь те края наизусть, это колыбель твоей юности, обрати время вспять. Бывший священник Мениля, отец Реймон, был твоим троюродным сродником. Ты воспитывалась в Экарла, у своих приемных родителей, в четырех километрах от мощей святого Иеронима. Старый кюре читал тебе древние книги, позволял трогать ребра святого и вообще проводил с тобой много времени, поэтому все были негласно убеждены, что ты его дочерь «во грехе». Помнишь его?
119 
