Между тем, легконогие стрелки сходились с легионами всё ближе, гвоздя пехоту бронебойными стрелами уже с двадцати-пятнадцати шагов. Смертоносные снаряды всё чаще и чаще находили цель — и греки не выдержали: над их головами взметнулись быстрыми черточками копья и пилумы, еще, еще…
Заржали жалобно кони, покатились на землю холопы — со столь близкого расстояния длинные, с метр, железные наконечники пробивали несчастных скакунов насквозь, да и людей тоже. Конечно, лошадям досталось куда больше — они были слишком крупными и хорошими целями. На миг показалось, будто греки снесли почти всех ратников, что подступили к ним ближе, чем на двадцать шагов. Но тут раздался залихватский свист — уцелевшие стрелки лихорадочно прыснули в стороны, изо всех сил унося ноги, и стало ясно, что на земле осталось несколько сотен лошадей и меньше сотни воинов — и убитых, и раненых, что пытались забиться под конские туши.
Русскую рать, собравшуюся примерно в тридцать-сорок рядов, отделяло от греков около трехсот саженей, и теперь конная лавина, опустив копья, начала разгоняться.
Всё быстрее и быстрее — под ударами тысяч копыт дрожит земля на десятки верст вокруг. Тысячи остро отточенных наконечников опущены, и каждый, кажется, смотрит в твое сердце, на каждый наваливается многопудовая сила, которую не способно остановить ничто.
Легионерам оставалось только стиснуть зубы и подпереть щиты — потому что свое оружие первого удара они уже использовали. По лучникам.
На скорости почти тридцать километров в час конница врезалась в стену византийской фаланги. Разумеется, никакие чалдары не спасали несчастных коней, если копье попадало точно в грудь — но даже в этом случае многопудовое тело не могло остановиться мгновенно и кувыркалось вперед, сметая ряды пехотинцев, а всадник, зашитый в несколько слоев железа, летел дальше, подобно выпущенному из баллисты камню, и тоже сбивал врагов с ног. Однако во многих случаях наконечники соскальзывали с конской брони в сторону, а если нет — на месте рухнувшего товарища оказывался богатырь из второго ряда. И длинное тяжелое копье всё равно било в щит, протыкая его вместе со стоящим позади воином, или опрокидывало, погребая пехотинца внизу, и скользило дальше, к следующему щиту. В первые минуты над полем битвы стоял только сухой треск — ломались под напором конских тел копья легионеров, ломались копья всадников, застрявшие в щитах, проламывались щиты от слишком мощных ударов. Из первых рядов фаланги погибли далеко не все пехотинцы — но сбиты на землю оказались все до единого, и по ним, вколачивая в щиты, в человеческие тела, в черепа подкованные копыта, шла вперед русская конница.
Побросав уже бесполезные или сломанные копья, богатыри взмахивали палицами, обрушивая их вправо и влево, проминая вражеские шлемы до подбородка, наплечники — до ребер, а надежные чешуйчатые доспехи вколачивая в самый позвоночник. Кто-то из них отставал, кто-то вырывался вперед — в образовавшиеся просветы тут же протискивались бояре, разя всех, кого удавалось достать, широкими наконечниками рогатин или просто упираясь в щиты и наваливаясь всем своим весом и массой коня, отталкивая, вжимая в задние ряды, опрокидывая. А когда копье всё-таки находило цель и застревало в человеческой плоти — ратники бросали его, выдергивали мечи и разили, разили всех, кто встречался на пути.
Пехотинцы вскидывали клинки, пытались отражать удары, укрываться щитами. Однако между напором сверху вниз и парированием снизу вверх есть существенная разница, а потому в большинстве случаев всадники побеждали. Конечно, порой излишне ловкий грек и ухитрялся распороть брюхо лошади, уколоть боярина под кольчужную юбку, сбить вниз — но тогда сзади неминуемо накатывался новый противник, уже с длинным копьем, от которого в плотной давке не так-то просто увернуться.
Кованая рать, легко опрокинув первые пять рядов фаланги, стоптала затем шестой и седьмой, прорубилась через восьмой, затем девятый ряд и застряла в десятом — завязла, как могучий вол в вязкой тине. Первый напор погас, инерции для сталкивания врага уже не было — а легионеры, подпирая спины друг друга, давили вперед, рубили мечами морды высунувшихся вперед коней, били их краем щита снизу по горлу или просто вскидывали щиты наверх, чтобы безнаказанно подрезать тонкие лошадиные ноги.
Очень быстро в седлах остались только богатыри, скакуны которых защищались чалдарами, а большинство бояр оказались спешены рядом с ними и рубились с вражеской пехотой на равных. Витязи, которые теперь не доставали палицами прячущихся за щитами греков, схватились за мечи. Бояре просто давили на вражеские ряды, пытаясь поразить легионеров над щитами или нанося уколы в щели между деревянными прямоугольниками, византийцы отвечали тем же самым. Схватка, очень медленно перемалывая воинов с обеих сторон, застряла на месте, а тысячи и тысячи холопов в легких бронях бесполезно толпились позади. Удерживая копье острием вверх, Олег пока мог лишь смотреть по сторонам. И он увидел, как, едва кованая рать завязла в передовом фокийском полку, задняя линия греков внезапно разделилась надвое, и не меньше пятнадцати тысяч воинов сомкнутым строем начали сдвигаться вправо, занимая позицию за своей конницей, напротив неподвижного прямоугольника варягов. Зазвучал горн — византийские всадники на рысях помчались в самоубийственную атаку. Когда до наемников им осталось с десяток шагов, пехотинцы метнули копья. Всадники закувыркались, словно киношная конница, попавшая под пулеметные очереди. Тех — же, кто доскакал-таки до врага, ожидал жестокий отпор: варяги рубили лошадей по носам, по шеям, одновременно отбивая своими легкими щитами уколы копий, били всадников по голым ногам, кололи под латные юбки. Атака оказалась отражена в считанные мгновения — потеряв половину людей и лошадей, византийцы отхлынули. Но вместо конницы теперь вперед пошла пехота.