Тем временем умелые мужицкие руки спустили с барашков шкуру, принялись закреплять туши над теми небольшими кострами, которые были приготовлены вокруг. Людмила накинула на плечи Одинцу и ведуну по тулупу, поставила на снег крынку, деревянные мисочки, примостилась рядом. Олег налил себе, мальчишке и ей, поднял чашу, задумчиво сказал:
— Хороший был парень Малюта. Храбрый. Когда мы с конокрадами столкнулись, от верной смерти меня спас. Спасибо ему… — Олег отпил хмельного меда.
— Лабута хорошим был человеком, — отозвались с той стороны погребального костра. — Помню, пока маленький был, всегда медом меня угощал. Как увидит, обязательно немного сот отломит.
— Малюта мне как-то рыбу всю отдал. Мой малой увидел, как тот кукан несет от болота, да стал рыбки просить. А Малюта возьми, да и отдай.
— Путята работящим был мужиком. И в помощи никогда не отказывал…
Так и длился этот день. Собравшиеся вокруг костра люди пили хмельное пиво, закусывали жареным мясом и вспоминали всё то доброе, что видели от людей, чьи души с дымом костра улетали в новый, неведомый мир. Это продолжалось, пока от поленницы и погибших не остался лишь ровный прямоугольник из догорающих углей. Тогда деревенские начали один за другим возвращаться к домам. Захар тоже поднялся, но возле Олега присел снова:
— Замучил он совсем. Катается, мычит. Когда убивать станем?
— Завтра, на рассвете поедем. Ты мне поможешь?
— Отчего бы и нет, — пожал плечами бородач. — Вестимо, помогу.
* * *
Хотя Одинец, придерживая меч левой рукой, и рвался помочь ведуну в его деле, Олег от его помощи категорически отказался.
— Еще помну, коли впаду в беспамятство, — покачал он головой, седлая гнедую, — А тебе с одной рукой и не отбиться. Нет, сами с Захаром управимся. Он мужик крепкий, сдюжит.
Небо за ночь развиднелось. Солнце, серебря снег множеством искорок, осторожно выглядывало над далеким горизонтом — такое яркое, красивое, светлое… Что-то будет сегодня? Чем задумка давняя выльется?
Захар к серединскому приезду уже успел запрячь кобылу, вывести телегу из сарая. В ней, на голых досках, шевелился продолговатый сверток из ватных халатов, перемотанный сверху бечевой.
— Крутится и крутится, крутится и крутится, — покачал головой старший. — Може, чует что?
— А хоть бы и так, какая разница? — повел плечами ведун. Потом расстегнул пояс с саблей, ножом, ложкой и поясной сумкой, опустил на повозку: — Пусть у тебя побудет, Захар.
— Пусть побудет, — невозмутимо ответил мужик. — А что за пытку такую страшную ты придумал, колдун.
— У мельника на дворе увидишь. Только просьба одна у меня будет. Коли я до приезда туда и выгрузки пленника нашего опять в беспамятство впаду, кидаться на половца стану, еще чего чудить — ты меня оглуши чем-нибудь да в телегу кинь. Договорились?
— Оглушить, гришь? — с усмешкой мотнул головой Захар. — А что? Отчего не оглушить хорошего человека? Сделаю…
Он запрыгнул на телегу и тряхнул поводьями:
— Н-но, пошла, ленивая!
До дома Творимира они доехали часа за четыре. Захар предусмотрительно оставил телегу за воротами, заглянул во двор. Олег, замотав поводья гнедой, двинулся следом.
Внутри за минувшие месяцы не изменилось ничего — если не считать, конечно, снежного покрывала, придавшего чистый, нарядный вид и покосившемуся навесу, и выломанной двери, крыльцу и сараям.
— Здесь смерти его предать желаешь? Это добре. Где пакостил — там пусть и ответ держит. Сожжешь его с домом, да?
— Давай, притащим этого паразита сюда… — Вдвоем они сняли с телеги пленника, затащили во двор, распутали веревки, выкатили половца из халатов. Одновременно поморщились: хотя кормить хана и кормили, но выгуливанием его никто не занимался — со всеми вытекающими отсюда последствиями. В окровавленной полотняной рубахе и темно-синих штанах, обшитых атласом, с короткой русой бородкой и взлохмаченными кудрями, лет тридцати, Биняк на вид ничем не отличался от точно таких же парней, что жили в окрестных деревнях, любили своих жен, растили детей. С той лишь разницей, что этот степняк был кровавым мясником, убийцей, насильником и разорителем.
— Фу, какая гадость, — брезгливо тряхнул руками Захар. — И что теперь?
— Давай привяжем к столбу навеса. — Мужчины подняли пленника, прижали спиной к столбу, скрутили руки за спиной. Половец застонал, мотнул головой, пытаясь спрятать глаза от непривычно яркого света: