49 
― Ах!.. ― выдохнула толпа.
Трое мужчин в платках одобрительно покивали. Кусочки красной бумаги опустились облаком и покрыли пол до самых наших щиколоток. Толпа была в экстазе.
И тогда на подмостки поднялась Берил Три. Такая, какой она была до того, как ей пробили голову. Джокер протянул ей коробочку, из которой продолжали сыпаться кусочки красной бумаги. Берил протиснулась через аплодирующую толпу и подошла ко мне. Толпа ревела от восторга. Берил стала что-то говорить мне, но я не мог расслышать слов. Я знал, что она говорит что-то важное. А потом мужской голос спросил: «Это все?»
Я проснулся. Занавески я не задергивал, и комната была залита светом. На экране телевизора какие-то женщины играли в гольф. Будильник на столике у кровати показывал почти девять часов.
― Поехали, ― произнес мужской голос.
Я встал и подошел к окну. Мужчина в бейсбольной кепке «Цинциннати Редз» загружал вещи в багажник. Женщина и мальчик садились в машину.
― Кажется, все. ― Мужчина закрыл багажник.
Он поднял глаза, увидел в окне меня и, не зная, как реагировать, на всякий случай улыбнулся. Я тоже улыбнулся и зачем-то стал махать рукой, пока семья выезжала со стоянки. Потом оделся, расплатился за комнату и побежал к дому.
Дверь была закрыта, но не заперта. Полицейской печати на замке также не было. Я вошел. На полу, где лежало тело Берил, и возле кровати, где была брошена монтировка, осталась кровь. Я переоделся и поспешил к машине.
Как обычно, я вышел у «Сарасота ньюс энд букс», купил кофе и шоколадного печенья, оставил машину перед книжным магазином и направился в офис Энн Горовиц.
― Извините, пожалуйста, за опоздание, ― сказал я, протягивая ей пакет. Она действительно обожала сладости.
Энн положила печенье на салфетку на столике, открыла кофе, понюхала и одобрительно кивнула головой. На ней было ярко-желтое платье с каймой из больших красных яблок и серьги под цвет каймы. Солнце заливало комнату.
― Спасибо, что согласились принять меня.
― Просто оказалось незанятое время.
― И все-таки...
― Я прощаю вас, ― сказала она. ― Говорите. Я буду пить, есть и слушать.
Я стал говорить. Она хрустела печеньем и слушала, время от времени кивая головой. Когда минут через десять я замолчал, она уже доела печенье и почти допила кофе.
― Это события, ― произнесла она. ― А каковы ваши чувства?
― Относительно чего?
― Относительно чего? ― повторила она с раздражением. ― Относительно убитой женщины. Относительно вашего свидания с Салли...
― Поровски, ― подсказал я.
― Она еврейка?
― Да.
― Это потому, что я еврейка?
― Вы спрашиваете, пригласил ли я ее на свидание из-за того, что вы еврейка? Нет, навряд ли.
Энн кивнула.
― Мысль-пожелание с моей стороны, ― прокомментировала она. ― Вы хотите, чтобы я вам сказала, почему вы пригласили ее? Этого я еще не знаю. Вы чувствуете себя виноватым из-за того, что сделали это. Вам кажется, что вы предали свою жену.
― Да, ― сказал я.
― Но ведь вам было хорошо с ней? Она нравится вам?
― Да. С ней очень легко.
― Сексуальные мысли, ощущения? Я поколебался.
― Да.
― Это хорошо, ― сказала Энн. ― Если вы не будете это печенье...
Я разломил последнюю печенину и протянул ей половину.
― В чем-то она очень похожа на мою жену. В чем-то совсем нет.
― Вы собираетесь увидеться с ней еще?
― Да.
― Как бы вы охарактеризовали свое поведение на этом свидании?
― Я сделал его совершенно безопасным для нас обоих, посвятив большую часть времени поискам Адели Три.
― Она нашла это приемлемым?
― Да. Она сказала: «Вы умеете понравиться девушке на первом свидании».
― Ирония. ― Энн подобрала последние крошки печенья.
― Да. Моя бабушка пекла похожее печенье. Не помню, как она его называла, но оно было очень вкусное.
― Она тоже была из Италии?
― Да, из Рима. Хорошо говорила по-английски, но с акцентом.
― Это замечание кажется вам необходимым? ― спросила Энн.
― Да, но я не знаю почему.
― Оставим это до другого раза. А теперь давайте вернемся к убийству и к вашему сну. Каково ваше отношение к погибшей женщине, к тому, что случилось; что, по-вашему, означает ваш сон?
― Слишком много вопросов, ― сказал я, допивая остывший кофе.
― Начинайте. Вас переполняет злость?
― Да, но мне кажется, моя злость недостаточно сильна. Она была неплохим человеком, нормальным человеком. Я должен был помочь ей больше. Ее убили в моем доме... А у меня в душе по-прежнему какой-то сумбур. Даже в такой ситуации... Моя жена...
49 
