Особенно,... 
81 
— Но зачем им это? — Она опять мысленно молила его быть честным с ней и рассказать о заговоре.
— На то, вероятно, есть причины, но тебе небезопасно их знать.
Его снисходительный тон напомнил ей, что, играя роль Лизетт, она упорно давала ему понять, будто ничего существенного не слышала в Воксхолле. Этот галантный мужчина, похоже, старается ее защитить. Она не удержалась от улыбки, которая выглядела бы очень глупо, если бы кто-нибудь мог ее видеть.
— Если никто не сторожит нас, — предложила она, — мы могли бы поднять шум. Позвать на помощь.
— По-моему, сейчас часа три утра, и это здание расположено в заброшенном месте. Кто нас услышит?
— Давай все-таки попробуем. — Эльф соскочила с ящика. — Я буду колотить палкой по этой двери. А ты постучи по откидной.
— Неукротимая Лизетт. — Она услышала, что он встает. — Ты не сожалеешь, что соблазнила меня?
— Соблазнила тебя? — Эльф замерла от негодования. — Ничего подобного!
— Разве нет? Когда джентльмен, у которого нет ни малейшей склонности к флирту, вдруг обнаруживает, что надрывается, доставляя удовольствие даме, как это еще можно назвать?
Надрывается!
— Это вы соблазнили меня еще в лодке, милорд. — Эльф добралась до двери, схватила палку и принялась вымещать свой гнев на толстых дубовых досках.
— Увы, опять милорд. — Он забарабанил по двери, ведущей к скату. — Помогите! Эй! Если я и пытался соблазнить тебя тогда, Лизетт, мне это явно не удалось.
— Да неужели? — Она готова была разнести дерево в щепки. — Вы заставили меня пересмотреть мое решение.
— О, ты вернула мне веру в себя. Эй вы там! Помогите! Мы в погребе! Сто гиней тому, кто выпустит нас!
— Сто? Какая скупость. На помощь! — завопила Эльф. — Тысяча гиней моему спасителю! Помогите!
— Да это сущий пустяк. Десять тысяч гиней за спасение от этой безрассудной, сумасбродной девицы!
— Боюсь, ваши средства весьма ограниченны. Помогите мне! Сто тысяч гиней, только избавьте меня от этого трусливого бездельника!
— С чего вы взяли, что я буду оплачивать ваши долги? Спасите! Спасите! Мое графство в награду за спасение.
Наступило молчание. Эльф уловила смех в его последних воплях и поняла, что странные звуки не прекратились. Он хохотал. О, как бы ей хотелось видеть, как он умирает от хохота.
Его голос еще подрагивал от смеха, когда он сказал:
— Сто тысяч, ни больше ни меньше. Что ты за испорченное, невоздержанное создание. Ладно, если нас до сих пор не услышали, значит, просто некому слышать.
Эльф уронила палку и прислонилась к двери.
— Но тогда… Вдруг они просто решили оставить нас здесь? Ведь не можем же мы умереть от голода посреди Лондона?
— Не сомневаюсь, что такое возможно, но я этого не допущу
— Каким образом? Вы сами признали, что далеко не герой.
— А вот и первые признаки того, что ты язвительная и сварливая женщина. Потерпи. В этой двери есть щели, и наверняка днем кто-нибудь появится поблизости. Мы что-нибудь придумаем.
— Извини, — Эльф, спотыкаясь, пробралась назад к ящику. — Я не привыкла чувствовать себя такой беспомощной.
— Ты думаешь, я привык? Видимо, совсем не понимаешь, что значит быть графом.
Более чем когда-либо Эльф захотелось сказать ему правду, но риск разрушить их товарищество слишком велик.
— Днем будет легче, даже если это совсем крошечная щель. Эта тьма так действует мне на нервы.
Он сел рядом с ней, обнял ее и притянул к себе, так что они полулежали на гробе, прикрытые накидкой.
— Закрой глаза и постарайся уснуть.
— Ты думаешь, я смогу здесь заснуть?
— Нет. Но когда глаза закрыты, темнота не так угнетает.
Это помогло, и в кольце его рук ей было тепло и даже уютно, хотя она сомневалась, что ему так же уютно на голых досках.
— Ты очень добрый, Форт.
— Я? Многие с тобой не согласятся.
— Почему ты так говоришь?
Его рука скользнула по ее спине, словно успокаивая, но она не думала, что он ответит.
— В последнее время я не был добрым.
Положение, в которое они попали, располагало к откровенности. Эльф сомневалась, вправе ли она воспользоваться ситуацией, ведь с Эльф Маллоран он держался бы совсем иначе. Но ей хотелось узнать его ближе и понять. К тому же она подозревала, что ему необходимо высказаться.
— Но почему? — спросила она. — Это тебе свойственно.
— Вот как? Не уверен. Вообще не помню, что мне свойственно. Да, пожалуй, я был добр, когда мне это ничего не стоило.
81 
