– Почему? – спросил он, улыбаясь. Его улыбка сводила Петру с ума. И он видел это. Она махнула другим кулаком. Он поймал его, без усилий увернувшись, улыбаясь, глядя на ее губы…
Кто-то постучал в дверцу кареты, заставив их замереть на месте.
– Месье? Простите меня, но что вы делаете со святой сестрой?
Это был форейтор. В какой-то момент коварный негодяй закрыл дверь. Не могло быть никаких сомнений в том, что он собирался сделать.
Робин насмешливо поднял бровь, ни на дюйм не ослабив хватку.
– Я в безопасности, сэр, – крикнула Петра. – Мы готовимся выйти из кареты, а места здесь маловато.
– Вам не следует быть там с мужчиной, сестра, – настаивал форейтор.
– Я с моим братом, сэр. Он защитит меня в случае необходимости. Ночь предстоит опасная.
Глаза Робина сияли. Этот разговор он находил забавным.
– Идите проверьте дорогу, друг мой. Если она достаточно твердая, мы скоро уедем.
Видимо, форейтор ретировался, поскольку голоса больше не подавал.
– Лучше бы он помогал караулить женщин, – прошипела Петра.
– Этим занимается Пауик, и Фонтейн должен был уже проснуться.
– Вы… – Но презренный негодяй улыбался Петре, и ее бесстыдное тело желало его. Она надеялась, что Робин снова поцелует ее. Но он поцеловал костяшки ее сжатой в кулак правой руки и отпустил ее.
– Вам лучше выйти, иначе он вернется.
«Будь ты проклят, проклят, проклят!»
– Сначала вы, – сказала она.
Он снова лег, закинув руки за голову.
– Нет-нет, сначала дама. Я настаиваю.
– Мистер Бончерч, я не собираюсь доставлять вам удовольствие, переползая через вас.
Робин расхохотался и откатился в сторону.
– Пауик, – позвал он, выглянув наружу. – Найди мне чистые чулки и подай сапоги, будь любезен.
Чистые чулки были поданы, также как и чистые сапоги, но камердинером, а не грумом.
– Я сделал все, что мог, чтобы отчистить грязь, сэр.
– Фонтейн, ты идиот, я все равно опять их испачкаю. – Но тон Робина был теплым, и он добавил: – Спасибо. Я чертовски рад, что ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы суетиться.
– Я выживу, сэр. Дайте мне ваш сюртук, я попытаюсь привести в порядок и его тоже.
Когда Робин повернулся, чтобы взять сюртук, Петра увидела его озабоченное лицо. Робин беспокоился о слуге. Камердинер, видимо, сильно пострадал от отравы.
– Я тоже рада, сэр, что вы поправились, – сказала Петра. Фонтейн только фыркнул, прежде чем уйти.
– Я предупреждал вас, – сказал Робин, натягивая чулок. У него были необыкновенно изящные стопы. – Когда сомневаешься, вини женщину.
Петра отвела взгляд от его ноги.
– Он прав. Это я во всем виновата.
– Значит, вы все-таки сообщница мадам Гулар?
– Конечно, нет. Но если бы вы не встретили меня, не уехали бы из Аббевиля.
– Я сам решил остановиться здесь.
– Буря не оставила нам выбора.
– Выбор есть всегда, Петра mia. Помните об этом.
– Я не ваша Петра, и не существует выбора, когда дело касается греха. Или долга. Мой долг был остаться с леди Содуэрт.
– Не могу представить почему. Она заботливо относилась к вам?
– Нет.
– Она хотя бы платила вам?
– Нет, но…
Он опять отвернулся.
– Если вы намерены побеседовать со своей совестью, я вас оставлю. Но делайте это быстро. Мы уедем, как только представится возможность.
Он натянул второй сапог, выпрыгнул на улицу и пошел по грязному двору. В одних только бриджах и мятой рубашке он все равно умудрялся выглядеть вельможей. Сердито глядя ему вслед, Петра знала, что точно так же грациозно и небрежно он будет идти по королевскому двору, одетый в атлас и кружева.
Петра заметила его измятый жилет в складках гобелена и вытащила его, чтобы разгладить. Потом передумала, отложила жилет, выбросила свои сандалии из кареты, а сама спустилась по ступенькам босиком. Ноги у нее все равно грязные. Она осмотрела сандалии и как могла, очистила с них грязь подолом рясы. В данный момент Петра мечтала лишь об одном: вымыться и переодеться.
Она проверила женщин, но они были все еще привязаны, съежившиеся под одеялом, и, очевидно, спали. Что они будут с ними делать?
Петра присела за каретой, чтобы облегчиться, стараясь не испачкать юбку, затем вернулась во двор и обнаружила, что утро выдалось прекрасное.
Небо над стенами сияло розовым перламутром, а саму стену смягчали пучки цветов. Здесь был даже небольшой огородик. Она увидела куст шалфея, белену и болиголов.