18 
Ему хотелось предложить ей научиться этому снова, забыть о детях, но он понимал, что это столь же невозможно, как предложить ей перестать дышать.
— Итак, ты думаешь, что господь призывает меня в Иерусалим?
Галерану не удалось даже притвориться воодушевленным, ибо, искренне любя военные забавы, он никогда не находил удовольствия в кровопролитии и часто в своих молитвах благодарил господа за то, что тот привел его жить в мирное время.
Тогда Джеанна легко коснулась его плеча.
— Мне тоже страшно. Для меня просить тебя о разлуке, Галеран, все равно что по доброй воле лишиться руки.
И он понял, как гнетет ее жажда материнства, и крепко обнял ее.
— Сделать святые места безопасными для паломников — благое дело, и все христиане должны внести в него свою лепту. Но мы не можем предугадать, отплатит ли нам господь тем, чего мы так ждем.
— Должен отплатить, ведь мы приносим Ему ужасную жертву. — Она искоса взглянула на мужа и на миг стала прежней Джеанной, той, что не побоялась выйти на кабана с мечом в руках. — И если это не поможет, Галеран, я обращусь в веру Магомета!
Галеран улыбался, думая про себя, что Джеанна, возможно, не шутила. Если бы Аллах, которому поклоняются неверные, посулил ей младенца, она поклонилась бы ему.
Итак, Галеран и Джеанна отправились в Лондон, где собирались перед походом другие крестоносцы. С ними поехали лорд Вильям и дядя Джеанны, Губерт Береток. Средний сын Губерта, Хью, тоже намеревался участвовать в освобождении Гроба господня, но его в далекий путь гнала лишь жажда славы и приобретения новых земель в Палестине.
Все они, независимо от причин, побудивших их поднять меч во имя господа, дали общий обет — освободить христианские святыни, взять Иерусалим или умереть в бою, и не возвращаться домой, пока не достигнут желанной цели.
Галеран, кроме того, дал еще один безмолвный зарок — хранить верность остающейся ждать его жене. Он не думал, каково ему будет не нарушить это обещание; до сих пор Джеанна оставалась единственной женщиной, с которой он спал, и ему не нужно было других. Да и растрачивать свое семя на шлюх ему, решившемуся на разлуку с женой по такой особенной причине, казалось едва ли не кощунством.
В назначенный час Джеанна, как того требовал папский указ, торжественно подтвердила, что добровольно соглашается отпустить мужа в далекий и долгий путь. Галеран оставил все свои дела в надежных и умелых руках супруги, оговорив, к неудовольствию лорда Вильяма, что тот может лишь помогать ей советом по мере надобности.
Потом настала их последняя перед расставанием ночь, куда более похожая на счастливые ночи первых лет супружества, чем на то, к чему они уже притерпелись за последнее время.
И волею божьей в эту последнюю ночь был зачат их сын.
Воистину, бог был милостив к ним.
Галеран свято верил в это, несмотря на нынешние невзгоды, и теперь, сидя один в чаще леса, склонил голову в молитве.
Разбудил его Рауль.
Над лесом висела серая предрассветная дымка. Галеран потянулся, с хрустом разминая затекшие члены. За ночь он промерз, тело застыло в неловкой позе, отказывалось распрямляться. Кольчугу он, конечно, не снимал, и она немилосердно намяла ему бока.
— Ты пытался свести счеты с жизнью? — сердито спросил Рауль, протягивая Галерану флягу с горячим вином.
Галеран благодарно принял ее в заледеневшие ладони и сделал большой глоток.
— Нет, я не хочу умирать.
— Добро. — Кроме фляги, заботливый Рауль захватил с собой кусок еще горячей жареной свинины и каравай свежеиспеченного хлеба. — Должен заметить, твое семейство знает толк в походной пище.
— Да, отец любит жить с удобствами.
Они молча жевали, затем Рауль швырнул кость в кусты.
— Ворота замка до сих пор на замке, а первый луч солнца покажется вот-вот. Что ты намерен делать, если она не впустит тебя?
— В таком тумане трудно заметить первый луч. Уверяю тебя, в последний момент Джеанна все-таки откроет мне.
— С какой стати ей впускать тебя в замок? Она прекрасно понимает, что тогда ей придется несладко, а твой замок способен держать оборону довольно долго. Вон какая вокруг него надежная стена. А тем временем, глядишь, и помощь подоспеет. Я слышал, этот Раймонд Лоуик — прихвостень здешнего архиепископа, а тот в чести у самого короля.
Услышав такое, Галеран взглянул на друга.
— Выходит, дело принимает занятный оборот.
— Куда уж занятнее! — фыркнул Рауль. — И без того не заскучали бы. Ради мук господа нашего, Галеран, неужели ты не понимаешь, что это опасно? Твои семейные невзгоды могут в одночасье переплестись с интересами короны, а Вильгельм не особенно жалует твоего отца.
18 
