21 
– Да по мне, хоть и антиплатонически, – потянул Смолин. – Для хорошего человека не жалко, подумаешь, сокровище короны… и в самом деле поскучай тут часок с бутылочкой, а? Меня тут срочно выдернули, я за часок обязательно управлюсь…
– Да без проблем!
– Вот и прекрасно, – сказал Смолин, нетерпеливо вставая. – Только смотри, чтобы чадушко, – он кивнул в сторону Шварца, – не потребило ни граммулечки, ему еще сегодня рулить и рулить… В общем, я на часок.
Он вышел черным ходом, на ходу нажал кнопку на брелоке, сел за руль своего черного «паджерика» – восьмилетнего, но вполне приличного, не привлекавшего внимания. Достал телефон и еще раз перечитал короткое сообщение.
«Тыща палата 305 ты мой племянник и единственный родич».
Отправлено это послание, определенно носившее некоторые черты загадки, было с мобильника Кащея, вот ведь что интересно… Да, пожалуй что, часа хватит при любом раскладе… а вождя со всеми причиндалами следует брать, не жмотиться, покупатель примчится не далее чем завтра…
Смолин задумчиво вздохнул и включил зажигание.
Глава 4
Все там будем…
В знаменитую шантарскую больницу, именовавшуюся попросту «тысячекоечной», а еще короче «тыщей», Смолин проник без особого труда, разве что заставили нацепить синие пластиковые бахилы, а так – ни денег, ни уговоров не понадобилось.
Палата оказалась двухместная, по первому впечатлению – из самых рядовых, разве что вторая койка пустовала (но, приглядевшись к ней, Смолин отчего-то сделал вывод, что опустела она вот только что, такой у нее был вид, белье не сменили, и в тумбочке виднеются какие-то яркие пакетики…)
Чепурнова он в первый момент не узнал – четыре дня назад это был хотя и старик восьмидесяти четырех годочков, но все же ничуть не исхудавший, относительно бодренький, даже с признаками румянца. А сейчас на подушке покоился обтянутый кожей череп – кожа даже не бледная, синюшная, прозрачная, пористая, как апельсиновая кожура. Редкие мокрые волосы липнут ко лбу, рот запал. Крепенько ж его шибануло…
Бесшумно переставив в изголовье белую корявую табуретку, Смолин сел. И тихо позвал:
– Степаныч, а Степаныч…
Лежащий абсолютно не пошевелился – только веки поднялись, и Смолина передернуло не столько от жалости, сколько от отвращения к тому, что сейчас перед ним лежало. «Не-ет, – подумал он смятенно, – все же не стоит доживать до таких лет, вообще лучше б застрелиться вовремя, так оно будет приятнее и себе, и людям…»
– Васька…
Голос был слабый, севший, шелестящий какой-то, но все же в нем не ощущалось распада, маразма, кончины. Вполне осмысленно таращится дед, и голос звучит вменяемо…
– Капут мне, – внятно выговорил Кащей. – Капут кранкен…
Смолин помалкивал: сочувствие выражать было бы как-то глупо, а с констатацией столь упрямого факта ни за что не поспоришь, судя по виду, и в самом деле капут подкрался…
– Васька, – сказал старик, глядя на него немигающе, как филин. – Ты, конечно, сука, немало я от тебя потерпел…
«Я от тебя тоже, Никифор, мать твою», – мог бы ответить Смолин чистую правду. Все в этом веселом бизнесе потерпели от всех. Дружбы в их ремесле попросту не водится, как не водится в Антарктиде ишаков. Настоящей вражды, впрочем, тоже не встретишь. Тут другое: вечное, изначальное соперничество – перехватить вещицу, охаять чужое, перенять покупателя и уж в особенности поставщика, выявить чужие «грибные и рыбные места» и побраконьерничать там, если удастся… да мало ли? Главное, не впадать по этому поводу в ненужные истерики и уж тем более не устраивать вендетты – относиться легко, как к неизбежным издержкам производства, поскольку все повязаны одной веревочкой, иногда приходится дружить или по крайней мере сплачиваться против всего остального мира…
– Паразит ты, Васька, – продолжал Кащей тихонько. – Глаза б мои тебя не видели, и знал бы ты, как не по душе видеть напоследок именно твою рожу… Но так уж карта легла, что делать… Дай попить.
На тумбочке стоял почти полный стакан с чем-то красноватым – на дне лежали мятые черные ягоды. Взяв питье, Смолин с величайшим тщанием наклонил стакан, позволяя Кащею пить мелкими воробьиными глоточками и не пролить при этом на подбородок. Уловив момент, когда бледные губы сомкнулись, отнял стакан от провалившегося рта, поставил на место. В нем взбудораженно колыхались ягодки.
21 
