– Они ж поймут…
– Ну конечно, поймут, – сказал Смолин, ухмыляясь почти весело. – Они и не такое видали-слыхали… Только как они тебе докажут – и, главное, судье, – что все происходило не так, как ты толкуешь, а именно так, как они утверждают? Твое слово супротив ихнего, и не более того. Если они не писали разговор и не снимали… да нет, я уверен, ни того, ни другого. Во всех трех предшествующих случаях не было ничего подобного. Прокатит. Главное, стой на своем и помни накрепко: добровольное признание и сотрудничество со следствием ничего не облегчают, а наоборот, отягощают… Ну, и вытаскивать тебя будем со страшной силой. Отмажемся, не впервые… Топай домой, выпей малость, отоспись – и готовься барахтаться, как та лягушенция в крынке со сметаной…
Он ободряюще похлопал по плечу чуточку повеселевшего Гошу и, не оглядываясь более на него, направился в кабинет. Еще издали слышно было, как Кот Ученый, мастерски вывязывая семиэтажные конструкции, кроет все правоохранительные органы, сколько их ни есть на свете, и шантарские в частности. Причины были самые житейские: после инвентаризации содержимого Кащеевых закромов Смолин выделил всей троице кое-какую долю – скорее малую премию. Премия Хижняка как раз и олицетворялась в достаточно редком и недешевом клиночке, помимо прочего – и клинок этот он поленился нести домой, оставил здесь, где его вкупе с другими и прихватили стражи закона.
– Матом горю не поможешь, – сказал Смолин, встав в дверях. – Равно как и прочим красноречием. Вообще, орлы, скажу вам честно – сам по себе недавний инцидент меня в данную минуту не особо и интересует. Тяжелее бывало, однако ж выстояли… Действовать надо – но в другом направлении…
Каждому из них по отдельности и всем вместе Смолин доверял абсолютно. Они не работали у него на зарплате и, если докопаться до корней, никак не были теми, кто пышно именуется «друзьями». Они просто-напросто черт-те сколько лет были с ним повязаны общим развеселым бизнесом, и в доле бывали сплошь и рядом, и услуг друг другу оказали немало. Короче говоря, наличествовало то, что порой крепче дружбы, – спаянная общим интересом команда…
– Пацана, собственно, и без нас вытащат, – сказал Смолин. – Мы тут – сбоку припека, стараться будет умный дядька адвокат, и флаг ему в руки. Меня сейчас другое интересует. Чертовски хотелось бы ошибиться, но не могу я, други и соколы, отделаться от впечатления, что за кулисами притаился некто новый. Что скромненько маячит в отдалении какой-то игрок, о котором мы ни черта не знаем, – а вот он о нас знает больше, чем хотелось бы… Кто-то еще влез в игру.
– Да я и сам прикидываю… – сказал Фельдмаршал.
Другие двое покивали: времени обдумать все происходящее хватало, так что обошлось без долгих споров и обсуждений.
– В конце-то концов получится один пшик, – сказал Смолин. – Никого всерьез не посадят, никого чувствительно не прищемят, даже все конфискованное рано или поздно им придется вернуть. Нервы, правда, попортят надолго и качественно, но я не о том… Общая ситуация мне не нравится. Чем бы там ни кончилось, а шантарский рынок холодняка уже фактически парализован. И в этом поганом состоянии будет пребывать еще долго. И потому, что долго теперь будем шарахаться от каждого куста, и оттого, что выцеплять назад все отобранное будем долгонько… Все магазины перешерстили…
– Кроме Врубеля, – равнодушным тоном произнес Фельдмаршал.
– То есть?
– У Врубеля получился облом, – продолжал Фельдмаршал. – Я как раз узнал и приехал рассказать… Короче, когда они подсунули к Врубелю в «Раритет» засланного казачка – точнее, двух, – сам Врубель отсутствовал по причине очередного запоя, а его девки что-то просекли и ничего такого не продали… Будь сам Врубель на месте, он бы залетел, конечно, у него ж по пьянке ни предохранителей, ни тормозов… Повезло придурку.
– Повезло, – медленно произнес Смолин.
Вот оно, значит, как… Все залетели, кроме Врубеля… Смолин сталкивался и с более невероятными совпадениями – происходившими по самым естественным причинам, – но все равно, остался некий осадок, как в известном анекдоте. Как-то неправильно было, что чистеньким остался самый гнилой шантарский антикварщик, коего, откровенно говоря, не любили за многочисленные подлянки, косяки и провинности. Скорее уж ему полагалось бы, исходя из обычной практики, залететь первым – уж он-то, будучи застигнут «казачками» в бухом состоянии, не только с ходу толкнул бы им нечто компрометирующее, но и в закрома провел бы, наговорил бы себе с ходу на две уголовных статейки и полдюжины административных…