50 
Гренс вошел в длинный коридор, ведущий к его кабинету. Одна из дверей открыта, там горит свет.
Он легонько постучал по косяку, чтобы не пугать ее:
— Добрый вечер!
Херманссон сидела перед большим монитором, не глядя махнула рукой.
— В эту пору обычно здесь один я.
Она снова помахала рукой, не отвечая, не отрывая взгляда от текста на экране. Он оставил ее, не говоря больше ни слова, а немного погодя вернулся с двумя чашками кофе — для нее, как в прошлый раз, с двумя кусочками сахара. Поставил чашки на стол, сел на посетительский стул.
— Хороший у тебя стул.
Обычный деревянный стул. Как повсюду. И запах кофе. За эти сутки Эверт Гренс уже второй раз угощал ее кофе.
Ему что-то нужно.
Марианна Херманссон нехотя оторвалась от экрана.
— Как дела?
Он нервничал, не знал, как говорить о личном.
— Не слишком хорошо.
Он же хотел поговорить, она видела. Но не получалось, он был зажат, испуган, и слова застревали где-то в недрах его большого тела. Она ждала.
Он выпил половину кофе, отставил чашку, взял снова, допил остатки. Его глаза сузились, он словно уменьшился.
— Похоже, ее жизнь под угрозой.
Никогда прежде они не говорили об Анни. Она принадлежала миру, которого касаться нельзя. Даже Свен, знавший комиссара так давно, слышал ее имя всего несколько раз. Сперва Херманссон услышала лишь врачебные формулировки и не удивилась, ведь он просто избегал говорить об этом своими словами, за нейтральным профессиональным языком спрятаться куда легче. Но мало-помалу Эверт Гренс изменил тон, заговорил сам, своими словами и не умолкал целых полчаса. Рассказывал, как они встретились, двое молодых полицейских, робко ищущих спутника жизни. Рассказывал о зимах, веснах, летах и осенях, когда не был одинок. О несчастье, которое в мгновение ока изменило все, о вине, которую чувствовал каждый день, каждый час. О том, как двадцать семь лет они сидели каждый в своей комнате и с тоской ждали: она — в санатории, у окна, в инвалидном кресле, он — за письменным столом в неуютном полицейском кабинете.
Херманссон разволновалась, компьютер только-только начал выдавать информацию насчет брошенного автобуса, но она решила слушать. Понимала, что отныне вошла в очень узкий круг людей, в круг посвященных.
Неожиданно Гренс встал, в ту же секунду, как закончил рассказ:
— Разве тебе не надо работать?
Голос, который вот только что был мягким, едва не срывался, вдруг стал другим.
— Ох уж это кофепитие. Черт, Херманссон, нет у меня времени на эту чепуху, ты же знаешь!
Она смотрела ему вслед, а он вышел в коридор, не сказав больше ни слова. Ей было жаль его.
Такой большой, такой испуганный.
Он пел.
Комок в горле отпустил. Гренс вдыхал знакомую коридорную пыль, пока шел от Херманссон к себе. Поискал среди кассет на полке, нашел, что хотел. «Donkey Serenade», Сив Мальмквист с оркестром Харри Арнольда, «Metronome», 1961. Он запел чуть погромче, освобождая стол от папок, пока наконец на нем ничего не осталось, кроме телефона, потом положил две папки на середину, на чистую поверхность стола.
Предварительное расследование смерти Лиз Педерсен, начатое сегодня утром.
Предварительное расследование исчезновения Янники Педерсен, начатое два с половиной года назад.
Начал он с дочери, перелистал дело, возбужденное по заявлению школы касательно длительного отсутствия ребенка. Тщательно оформленная стопка бумаг.
Девочка-подросток, исчезавшая несколько раз, о чем ее мать ни разу не заявила.
Он отложил папку в сторону, прошелся по комнате. Вытянул затекшую шею, попробовал размять больную ногу. Опять сел, подвинул к себе папку и, крепко зажав ее в руках, начал читать.
Девочка-подросток, пропавшая два с половиной года назад.
Ему нравилось вот так, не спеша, вникать в дело, как бы пропуская время между пальцами.
Сначала документ с записями общего характера, о том, что, поскольку речь идет о ребенке и поскольку, согласно заявлению, он пропал еще две недели назад, было решено начать предварительное расследование, чтобы формально расширить полномочия полиции.
Они открыли предварительное расследование. Значит, подозревали, что за исчезновением может стоять преступление.
Затем справка, подтверждавшая, что девочка пропадала уже не раз, отсутствовала примерно неделю, о чем домашние не заявляли ни в школу, ни в социальное ведомство, ни в полицию.
50 
